— Светлана? — мужской голос вежлив и официален настолько, что меня начинает тошнить от страха, — Максим Курагин рядом с вами?
— Да…
— Передайте ему трубку, будьте добры.
Молча отдаю Максу телефон:
— Тебя…
Он меняется в лице, подхватывает трубку:
— Да?
Мужчина на той стороне вызова начинает что-то негромко и настойчиво бубнить, Макс молча встает и отходит к окну.
— Нет. Нет. Просто мне надо. Нет, не могу. Нет. Не сегодня. Нет. Да чего хотите, делайте! Нет!
Я смотрю на его разрисованную красивую спину, на подтянутые ягодицы, крепкие бедра. Господи, он идеален.
Света, за что тебе это? За что?
Я не дура, я понимаю, кто ему может звонить, кто может найти его даже здесь, несмотря на то, что мы не афишировали наши отношения. Мой телефон есть у Краса. Крас в курсе, или догадывается…
И сейчас Макс им нужен. По делам. Их делам.
— Да. Нет. Черт… Ладно. Я понял. Ладно! Сейчас буду. Да.
Я даже не плачу, просто смотрю, как мой мужчина, с которым мы только что летели вместе, отпускает мою руку.
Дальше я лечу одна.
— Свет, — оборачивается ко мне Макс. Он порядком обескуражен, видно, тоже не ожидал, что его найдут у меня, — мне надо срочно… Но я вернусь, и мы поговорим.
— Да, хорошо.
— Свет, — он садится на кровати, тянется ко мне, — не думай ничего. Я пока не могу тебе ничего сказать, но скоро все изменится… И ты все поймешь.
— Да, конечно.
— Все будет хорошо.
— Да, обязательно.
Он быстро собирается, наклоняется поцеловать меня, глубоко и жадно, шепчет:
— Я скоро.
Я киваю.
Слушаю, как хлопает входная дверь.
Подхожу к окну, наблюдаю, как выруливает со двора его красный красивый байк.
И нет. Не плачу.
Смысл в слезах, если уже разбилась?
Одеваюсь, прихватываю сумку и документы, вынимаю симку из телефона и бросаю на тумбочку.
Разбиваться, так на самые мелкие осколки. Чтоб потом не трудиться.
Не склеивать.
Когда работа имеет тебя
— Так, премии за двойные, что тебе насчитали уже в бухгалтерии, я снимаю, — скрипит Васильич, а я не выдерживаю, кривлюсь презрительно.
— И не надо мне тут морды свои демонстрировать! Девочку свою пугай, — все на той же ноте продолжает начальник, — за дело получаешь. Не будешь больше с радаров пропадать. Протокола не помнишь? Пока ты на внедрении, постоянно на связи должен быть.
— Я и так был…
— Все, щенок, завершили, некогда мне тебя воспитывать, — круглит нравоучения Васильич и приступает к основной части представления, — по планируемой операции…
— Васильич, а как вы меня вычислили? — не удерживаюсь я, прикидывая, где прокололся со Светочкой и вспоминая свое охренение, когда она передала мне трубку сегодня вечером.
— А ты думаешь, самый умный, что ли? — сбивается с настроек Васильич, оглядывая меня так, словно я не человек, а, например, таракан необычной расцветки. Вроде и прикольно, но гадливо.
Я молчу, уже понимая, что зря спросил. Ничего, кроме очередной порции пиздюлей, не словлю, похоже.
— Хотя… Судя по тому, что ты умудрился дочку Старицкого поиметь… Ты точно редкий дурак, — продолжает Васильич, добивая меня и одновременно вызывая протест, потому что сам я знаю, насколько дебил в этой ситуации. Но куда деваться, если никак без нее? Если без нее — вообще все серое и пустое? О как, Макс, а ты романтиком заделался…
— Вся контора в курсе, что он с нее пылинки сдувает, — продолжает Васильич, — насмотреться не может. Зовет принцессой, прям не стесняясь никого. А тут ты со своей рожей уголовной вперся в святая святых…
— Мое дело, обсуждать не собираюсь, — бурчу я. Тоже мне, Америку открыл…
— Ну да… Только, когда тебя Старицкий будет тонким слоем по асфальту размазывать, мне придется что-то решать… Зря я, что ли, столько усилий с тобой, кобелем шелудивым, трачу…
— Не придется. У нас все серьезно, я на ней женюсь.
Васильич смотрит на меня целую минуту поверх очков с непроницаемым лицом, а потом роняет:
— Дурак.
Выдыхает и прежним скрипучим тоном продолжает, словно не было этого лирического отступления:
— Итак, по ситуации. Фигурант должен поверить, что у тебя свои планы насчет бизнеса, что ты хочешь уйти от Ворона. Причины?
— Ворон ущемляет меня в доле, — с готовностью отвечаю я, тоже переключаясь в работу, — все делаю, новые варианты сбыта ищу, а он вообще не собирается поднимать мне процент.
— Еще почему?
— Ворон живет по понятиям, застрял в девяностых, сейчас все по-другому, у меня есть наметки на развитие бизнеса, а Ворон не хочет ничего менять.
— Сколько ты хочешь?
— Пятьдесят процентов от всех новых источников в течение полугода, и повышение процента до шестидесяти с каждой новой точки, в дальнейшем.
— Жирно, щенок.
— Так я гарантирую прирост в четыре раза сейчас и в десять раз в дальнейшем.
— Слова. Где доказательства?
— У меня есть подвязки во всех высших учебных нашего города и парочка в области. Там уже практически налажена сеть сбыта. Нужен только товар. И гарантии того, что этот товар качественный, чтоб не было всякой фигни с передозом и смертями.
— У нас нет.
— Есть. Тот парень, что из Питера приехал на каникулы…
— Так у него свое было, умер он уже в Питере, мог там что-то прихватить.
— В любом случае… Ему же продавали? Крас продавал.
— Так… Тут тонко, — прерывается Васильич, — не надо про него. Нам надо, чтоб тебя вывели на лабораторию, и чтоб организовали встречу с хозяином. На встрече с хозяином необходимо как можно точнее его вывести на подтверждающие факты. Берем второй вариант, с нашим товаром.
— Тогда только импровизировать… Выяснили, кстати, кто хозяин?
— С вероятностью девяноста процентов — отец Красцова, Геннадий Владимирович Красцов, руководитель отделения «ОР» в нашей Думе.
— Черт… У него же неприкосновенность…
— Да, все непросто, но для того ты и работал столько времени. Не проеби финал, щенок, и тогда, быть может, я смогу спасти твою жопу от генеральского пинка в сторону Заполярья.
— Да чего я там не видел…
— Ну смотри. Он — человек с военной выдумкой, запросто тебе что-то интересное приготовит. А дочку свою — замуж, от греха подальше…
