— Нет, друг мой, если мы начнем работать, то это будет мое дело, — цедит Красцов, — мне надо понимать, насколько твои… вопросы с Вороном решаемы. А то, мало ли, вдруг вы друзья большие… Или… любовники…
Че-го? Он ебнулся, что ли? Какие, нахер, любовники?
Лицо я держу из последних сил, чтоб вы понимали.
Именно в этот момент приходит осознание, почему этот толстый мужик так на меня пялится. И уже больше получаса со мной беседует. Материалов, кстати, вполне хватит, чтоб не только его, но весь региональный комитет «ОР» привлечь, я уж постарался, поболтал по душам.
И, походу, перестарался…
Последний раз такое мерзкое ощущение было у меня в зоне, в первые дни, когда приходилось очень жестко следить за целостностью собственной жопы.
Никогда не думал, что на воле, спустя столько лет…
Резко хочется все кинуть и свалить, но я продолжаю скалиться и делать вид, что нихера не понимаю. Или, наоборот, все понимаю.
— Стал бы я тут сидеть с вами, — усмехаюсь нагло, и глаза Красцова на мгновение вспыхивают и опять гаснут, как болотные огни в трясине, — Ворон уже не имеет такой власти, девяностые прошли, а он и не в курсе… По понятиям разойдемся.
— Ты можешь по понятиям?
— Я по-всякому могу.
— Хорошо. — Красцов отпивает из пузатого бокала какую-то жутко вонючую коллекционную дрянь, которую пытался вначале мне настойчиво пихнуть, но я отбазарился рулем.
Затем наклоняется ко мне, подсаживается ближе вместе с мягким плетеным креслицем. Мы сидим не веранде какого-то загородного дома, подозреваю, что не его, но уточнять не стремлюсь. Не важно.
— Хочу тебе кое в чем признаться, Максим…
О как! Интересно! Я киваю с равнодушной мордой.
— Я наводил о тебе справки… Знаю о сроке. И о том, что на тебя охотился Росянский…
— Не в курсе, кто это, — отвечаю, опять же, не дрогнув лицом. Ну а чего дрожать-то? Понятное дело, что про мою биографию он знает. И про то, что меня с сестрой искал прокурор Росянский после того, как я с его сыночком, гнидой маньячной, разобрался, тоже. Но вот внутреннюю кухню не должен просечь.
То есть, причинно-следственную связь. Если только не общался близко с Росянским, и тот ему не рассказал прекрасную историю, в которой замешаны я, моя сестренка и дочка генерала ФСБ. Ну и сынок прокурора, само собой.
— Неужели? А почему он тебя искал по всей области этой зимой?
— Кто?
— Росянский.
— Да я в душе не ебу, кто это, господин депутат! — я наглею, грублю, короче, веду себя по-быдляцки. Но вот есть ощущение, что на понт меня берет Красцов, иначе бы все давно выложил.
— Грубый какой мальчик, — смеется депутат, опять откидываясь на спинку кресла и отпивая свою вонючую дрянь. — Далеко пойдешь… Если будешь умнее.
— Пока не жаловался, — скалюсь я довольно. Чувствую, еще один рубеж преодолен. Неплохо.
— Так, хорошо… — Красцов становится серьезным, — по твоей схеме я все понял, неплохо, товар твой тоже хорош, если будет возможность его делать в моей лаборатории…
— Оборудование надо глянуть…
— Да, глянешь.
— И, если все же будут сложности с уходом от Ворона… Я могу помочь. У меня есть для этого все возможности.
— Че, лапа в прокуратуре? — усмехаюсь я.
— Связи, мальчик, в наше время решают все.
Черт… Не смогу раскрутить его на имя человека в прокуратуре… Васильич будет недоволен…
— Жду от тебя информации по возможности выпуска вашего препарата на нашей платформе, и потом уже будем набрасывать по срокам все.
— Понял.
— Поверь, ты не пожалеешь, что решил работать со мной. Мне нужен вот такой… Серьезный мальчик. Мой Витя… Он все-таки еще маленький. А в тебе прямо чувствуется правильный подход к делу… В тюрьме сложно пришлось?
Перемена темы немного напрягает. Это с чего бы интерес?
— Как и всем, — коротко отвечаю.
— Ну… У тебя есть кое-что, что могло смягчить срок пребывания… Сделать его проще…
— Это вы о чем?
Черт… Неужели узнал про мои драки на зоне? Так я, наоборот, от звонка до звонка, потому что в карцере половину срока…
— Ты — красивый парень… Это во многих ситуациях плюс…
А-а-а, бля!
Все же не просто так он на меня пялится все это время! Шары подкатывает, сука!
— Не плюс, господин депутат, — усмехаюсь злобно, смотрю тоже злобно. Ну не могу ничего с собой поделать. Противный толстый урод, который думает, что он — пуп Земли. Ненавижу таких!
— Ну, по всякому может быть… Ладно, дела завершили… В баньку?
Ага, разбежался, бля.
— Нет, у меня еще дела.
— Ну ладно, будь осторожен на дороге, мальчик…
Торопливо сбегаю с крыльца, прыгаю на дукати, газую.
Противно так все, словно говна нажрался. Нет, не хочу я с такими тварями пересекаться, вообще не хочу. Потом хер отмоешься.
Выворачиваю в город, торможу у какой-то придорожной забегаловки, где обычно дальнобои тусят.
Щелкаю наушником.
— Первый-первый, я второй!
— Наглый ты все-таки щенок, — скрипит Васильич, — сколько раз говорил тебе, не ерничай.
— Все норм? Записалось?
— Да. Теперь только в лабораторию скатаешься, на всякий случай. И будем брать всех сразу.
— Ага.
— Пока свободен.
— Понял.
— Про разговор наш помни.
— Помню.
Беру себе пива, сажусь в угол замызганной кафешки, блаженно выпиваю сразу половину. Ка-а-айф какой!
Надо еще пойти руки помыть, а то ощущение пакости на пальцах после того, как за руку с этим толстым уродом попрощался.
Ничего. Скоро финал. Скоро.
Светочка, моя сладкая конфеточка… Добраться бы до нее.
Но нельзя. Еще пару дней нельзя.
Мы с ней позавчера попрощались в универе после самого вкусного куни в моей жизни. Прикольно, делал Светику, а кайфанул сам нехило.
Не уверен, что мне удалось ее убедить хоть в чем-то, но по крайней мере, она согласилась подождать. До конца недели. И потом я должен ей рассказать все. Все, что имею право рассказывать.
Пью пиво, прикидываю, как бы технично все же подрулить сегодня к моей конфетке под бочок…
Ну… Какой-то предлог же можно придумать?
А то у меня, как вспомню про нее, член встает и не падает, зараза…
Нервничаю… А у меня и так работа не самая спокойная.
