– С кругом все-таки неясно, – тихо ответила Виола. – Что за круг, как его не разорвать. Где он должен быть?
– Я так понимаю, что круг – это мы. «Трое образуют круг, а в середине…» А что в середине?
– Луна выйдет, дочитаем, – пожал плечами Витя.
– Значит, открываем двери, – предложила Виола. – И пусть восстает кто хочет, но мы должны сначала посмотреть, что там. Пока Ворон не прилетел, – добавила она тихо.
Я подошел к дверям. Вообще-то безнадега: двери ровные, гладкие. Ни зацепочки, ни впадинки. В середине бугорок какой-то…
Присмотрелся – а это засохшая жвачка! Наверное, какой-то идиот прилепил. Но бугорок маленький, жвачка наверняка была гораздо больше. Значит, она закрывает какую-то ямку. И находится прямо посередине дверей. Так, может…
Я достал нож и подцепил жвачку с краю. Она совсем окаменела, но подцепить ее мне все-таки удалось. Немного покачал нож и выковырнул слипшийся комок. Под ним в самом деле обнаружилось отверстие. Небольшое, с рубль величиной, не довольно глубокое – примерно полсантиметра. И квадратное.
Точно как печатка на перстне!
Ну и недолго думая я достал из шкатулки перстень и приложил к отверстию.
Печатка вошла туда как влитая. И прилипла! Намертво. Я дернул за кольцо раз, другой…
– Стой-ка, – отстранил меня Витя. – Я вспомнил.
Но что вспомнил – не сказал. Я сделал шаг в сторону, и Витя взялся за кольцо. Он вдавил его глубже, а потом качнул – сначала вверх, а потом дважды вниз. Раздался хруст. Виола ойкнула, да и я, если честно, тоже испугался. А двери склепа медленно открылись.
Как раз в этот момент луна вышла из-за тучки и ярко осветила и склеп, и распахнутые двери, и нашу компанию.
Мы замерли – вдруг что случится? Но ничего не происходило. А потом я, словно что-то меня подтолкнуло, шагнул в открытые двери. Ребята не отставали.
Внутри склепа было совсем не страшно. Никаких скелетов и гробов. Посреди небольшого помещения стояла невысокая колонна, а сверху лился лунный свет. Странно, неужели в крыше есть окна? А снаружи их совсем не видно.
И только мы вошли внутрь, как двери склепа со скрежетом за нами захлопнулись.
У меня мурашки пробежали по коже. Я резко оглянулся – лица Виолы и Вити в свете луны казались мертвенно-бледными.
– Что дальше? – хриплым голосом спросил Витя. Потом откашлялся и повторил. – Дальше-то что? Как вставать будем?
– Сейчас узнаем, – спокойно отозвалась Виола.
Она достала чистый лист бумаги и поднесла его ближе к столбу лунного света, а я поднес зеркало к листу. И вновь в нем проступили строчки. Виола молча всматривалась в текст и наконец заговорила:
– Вот! «…а в середине круга на жертвенный столб прольется кровь, и Враг падет».
Она замолчала. Мы с Витькой подождали немного, а потом он спросил:
– Все?
– Больше ничего не написано.
– А глубже смотрела? – уточнил я и взял у нее бумагу. – Ну-ка…
Навел зеркало и сосредоточился, точно так же, как и с автобусом. И точно – эти строчки пропали, а вместо них появились совсем другие.
– «Пройдешь сквозь пламя серой пыли в бездонном озере и в сверкающем обруче найдешь выход», – медленно прочитала Виола и подняла от листа глаза. – Я ничего не понимаю! Где здесь пламя, где озеро?
– Да, ерунда какая-то, – нахмурился Витя. – Наверное, что-то начинали писать, а потом стерли. Мне кажется, это совсем про другое что-то. Ненужное.
Мне не показалось, что это не нужно. Может, это и очень важно, но Витя прав: нам все же нужна другая, более поздняя запись. Но почему и ее стерли?! И кто ее стер?
– Надо торопиться, – заволновалась Виола. – Пока луна не зашла.
Она сунула зеркало и лист обратно в шкатулку, достала оттуда цепочку с красным камнем и шагнула в столб лунного света. Камень заискрился, засверкал, и я услышал – правда! – как зашумели вдалеке крылья, как будто встряхивали мокрую простыню на ветру.
– Получилось! – выдохнул Витя. Он тоже услышал шум. – В круг!
Виола не шевельнулась. Она стояла как будто окаменев. Зато мы с Витей мигом обошли столб, что стоял посередине, и встали так, чтобы получился треугольник, а мы с Виолой и Витей – вершины в нем.
Но только я до сих пор не понимал, что делать дальше.
И Виола не двигалась. А камень сверкал все ярче и ярче, словно в нем разгоралось пламя.
Шум крыльев приблизился и внезапно смолк. Вдруг стало темно, и только камень в руках Виолы продолжал светиться. Я поднял голову: над крышей склепа нависла огромная тень.
Оборотень!
Но теперь он был намного больше, чем когда я видел его в последний раз.
– «Восстанут те, кто проклинал его», – еле слышно сказал Витя. – Где они?
И правда, где?
И словно в ответ на это, раздался стон – страшный протяжный стон. И дрогнули стены склепа. А стон становился все яростнее, все громче. У меня мороз прошел по коже. Тут я некстати вспомнил, что нам должны помочь цветок, кристалл и стрела. Но у нас ничего этого не было!
Получается, мы затеяли бой, не подготовившись как следует? Полезли в драку, вызвали страшного врага, а чем мы его побеждать будем? Голыми руками?! Какой же я идиот!
Бежать надо, пока не поздно! Спрятаться, авось не отыщет Оборотень. А там, потом…
Я посмотрел на растерявшегося Витьку и понял: ничего не будет потом! Все будет или сейчас, или никогда.
– Не размыкать круг! – стиснув зубы, сказал я. И сообразил: – Дай руку!
Витя протянул мне руку, а другую протянул Виоле. Но она не шевелилась, а отсюда до нее не достать.
Да что с ней такое?!
Тогда я потянул Витю вперед, к столбу. И потом уже мы оба дотянулись до Виолы, и положили ей руки на плечи. Она чуть вздрогнула и изумленно посмотрела на нас, как будто только что проснулась.
– Держись, – сказал я ей.
И тут началось!
Раздался еще один устрашающий стон, стены склепа дрогнули снова и развалились! Они упали наружу, а куда делась крыша, я так и не понял. Вот только стекла посыпались дождем. Хотелось увернуться, закрыться руками, но я помнил – нельзя разрывать круг! – и лишь прикрыл глаза. А когда я их открыл, то увидел – вокруг нас стояла тесная толпа. Несколько тысяч, наверное! А может, и больше.
Это были самые разные люди, вот только выглядели они серыми и тусклыми. Как будто их рисовали, а красок не хватило. И одеты непривычно. Потом-то я сообразил, что это были те, кого сто лет назад убивал сначала старый граф, а потом и его сын. Оборотень.
И еще я сообразил – и тоже позже, – что видел я все это сумеречным зрением.
