— Медовая, прости. Самому не в радость было… Веришь? — сжал крепко пояс, да так, что ногти едва ли не до крови впились в ладони.
Промолчала, но не ушла. Голову опустила, смотрела под ноги, задумавшись. Спустя время, ответила:
— Не знаю, что и сказать тебе, Квит. Так посмотреть — змей ты, верткий и противный. Но, верю. Сама себе дивлюсь, — развела руками, мол, прости за дурость. — От сердца винишься, то я вижу. Не скажу, что обиду отпустила, но и злости поубавилось. Чудной ты, Некрас. Дурной, заполошный.
Некрас едва не сплясал на радостях, но лица не уронил, стоял крепко, спины не гнул.
— Добро. Услыхал, медовая. Теперь ты винись.
— Я?! За что? — глаза распахнула, и сердилась, и изумлялась его нахальством.
— Правду говорят, у девок память коротка, не то, что коса. Я тебе что наказывал, а? Меня любить. И где оно? Винись, мол, так и так, вскоре полюблю, — улыбнулся, блеснул зубами белыми. — За то, что слово свое сдержала — хвалю. Голода млявый, как та рыба, что он ловит, но тому я рад. Тебя не тронул и вено не дал.
— Ты…ты…, — сжала кулачишки, слова искала, чтобы больнее ударили. — Ох, ты и скользкий! Хаешь всех подряд, а сам-то? Днем с невестой вышагиваешь, а вечерами девушек ловишь в проулках. Стыда у тебя нет!
— Ревнуешь, медовая? Вот и хорошо, вот и молодец, — злил нарочно, уж очень нравилось Некрасу как блестят ее глаза, как цвет их темнее становится. — Словами можешь не виниться. Иди, целуй и я обиду забуду. Слово мое крепкое. Ну? Иди нето.
Руки расставил, мол, жду, не медли Нельга. Улыбался до того весело, что девушка не снесла и полыхнула ответной улыбкой. Короткой, но яркой.
— Балабол, — а улыбку все же не смогла спрятать. — И как такого земля носит?
— Сам дивлюсь. А коли стряхнет меня земля-то, печалиться станешь? — голову набок склонил, вроде шутил, а ответа ждал не без боязни.
— И без меня будет кому печалиться, Некрас. Не так? — наклонилась, подняла с земли охабень его богатый, встряхнула. — Держи нето. И…спаси тя светлые боги.
Запнулась, но через миг проговорила:
— За заботу. Не знаю, с чего бы ты принялся вдруг за меня болеть, голубить. Без привычки я к такому-то от чужих, — сказала от сердца, не солгала, тем и обожгла Некраса.
— Я бы голубил, медовая. Не то сказал… — головой тряхнул. — Беречь стану. Слышишь ли?
— Бери одежку, Некрас, и уходи. Вдруг увидит кто? Сплетен потом не оберешься.
Подошла ближе и протянула охабень. Некрас взял его, накинул на широкие плечи. Потом блеснул взглядом озорным, подхватил Нельгу, к себе потянул и одарил поцелуем горячим и быстрым.
— Опять! — Нельга больно ткнула по ребрам. — Как верить тебе, охальник?
— Верь, — руки убрал, улыбался радостно. — И люби.
— Не стану. Другого люблю. Сколько еще раз сказать надобно? — не солгала, снова правду молвила.
Квит опять не показал боли своей, улыбнулся еще шире.
— Сколько еще говорить-то? Полюбишь.
Она моргнула — раз, два, а потом и засмеялась. Удивила и Некраса, и себя, похоже. Потянулась и сняла с его охабеня приставшую травину. Квит накрыл своей теплой ладонью ее руку, задержал.
— Что привезти тебе из Нового Града? Все, что пожелаешь, только слово молви.
— Ничего не надо. Легкой воды, Некрас. И забудь обо мне. Скоро роднёй станем, и хорошо, что без злобы. Иди нето.
— Не о том ты. Что хочешь в подарок, Нельга?
Не понял Некрас, чем задел ее, голосом ли, взглядом ли, но только она задумалась, а потом и ответила:
— А вот… если попрошу корешок один иноземный?
— Все, что захочешь, медовая, — и дышать перестал, рад был, что говорит с ним.
— Инбирь* сушеный. Мне и нужен-то мешочек малый. Горсточку. Я бы тебе заплатила, — дернулась, за пояс полезла, а деньги-то и не нашла. — Не взяла с собой серебрянок. Кто же знал, что купца встречу? Некрас, так поверишь? Я заплачу! Слово Лу…
Испугалась, застыла, но продолжила:
— Слово Сокур.
— Поцелуй. И все на том. Привезу, медовая, не сомневайся. Ты меня жди, — с печалью смотрел на руку ее, что она убрала с его груди. — Провожать-то придешь?
— Нет. И не надо о том, Некрас. Невесту свою береги, не меня. Иди, — больше слов никаких не обронила, развернулась и пошла по проулку.
— И чего ты упёрлась? Все равно по-моему будет! — Некрас кричал ей вслед. — Две седмицы жди!
— Не буду ждать. Не тебя люблю, — слова сказала те, что Некраса больно задели, но не разозлили.
Нельга ушла, унесла с собой отраду, оставила взамен тишину проулка и далекий заливистый собачий лай.
От автора:
Инбирь — имбирь. Специя в сушеном виде уже появилась на Руси.
Глава 16
Нельга шла по темной улице: ступала ровно, голову несла высоко. Все думала о Некрасе, о словах его. Да не тех, что о любви, не о тех, что заботой дышали о ней, безродной. А о том, что красивой ее видит.
— Глаза самоцветами? И откуль слова-то такие? Вот брехун, — бормотала себе под нос, а улыбка на губах играла-сияла.
Ступила на порог домка, скинула охабень и направилась в гридницу. Там темно, тихо. Новица, скинув поневу, сидела в одной рубахе на лавке, чесала гребнем волосы.
Нельга огляделась, посмотрела на стол, на лавки, на то, что привычно было взгляду, и затосковала. Будто праздник кончился, радость ушла, и настали снова серые долгие дни: беспросветные, безнадежные. Там-то под кленом, когда слушала сладкие слова Квита — волновалась и тревожилась. В проулке-то жизнь была, а тут слякоть и муть.
Вздохнула тяжко, уселась на лавку и потянулась снять запону. Следом сапожки скинула, провела рукой по гладкой ноге, приподняла рубаху, уставилась на белую кожу.
— Новица, скажи, я красивая?
— Ты-то? — вдовица гребень отложила, улеглась на лавке и шкуру на себя накинула. — Есть и краше тебя, есть и дурнее. Ты с чего спрашиваешь, Нелюшка? Обидел кто словом?
— Что ж сразу обидел? Может, порадовал? — и понимала Нельга, что зря обиду кинула, но как сдержать в себе девичье?
— Тихомир? Ну, так оно и есть. Любит тебя, а стало быть, ты для него самая красивая. Спи уж.
Новица еще повозилась малое время, да и засопела сладко, а Нельга все сидела, все думала. Ведь ни разу не сказал ей Тиша того, что говорил Некрас. Ни единым словом не помянул красоту ее девичью, не приветил ярким взглядом. А еще припомнила его дрожь после поцелуев и неприятный страх в красивых голубых глазах.
Рассердилась на злые мысли свои, на темные думки о Тишеньке и снова помянула болтливого Квита:
