— Так…это… — Нельга снова изумилась. — Откуль знаешь-то?
— Был тут один… — волхва улыбнулась ясно. — Иди уже, плаксивая. Недосуг мне. Надумаешь говорить — жду.
Нельга подскочила, метнулась к выходу, но вернулась. Поглядела на Всеведу, подумала и обняла.
— Эк вас разбирает-то, — улыбалась женщина. — Один в плат кутает, вторая обнимает. Иди, сказала! Кыш!
— Чем дарить тебя, премудрая?
— Ничем, дурёха. Уже согрела.
Нельга отмахнула низкий поклон и вышла в сени. Там вновь накинула мятль и ступила в сизую морось. Шла по дороге — думала. Новица при ней, Богша тоже. Они и были, и будут до того дня, когда придется ответ держать перед людьми за месть кровную. Тиша будто потонул в Свирке, виделся словно издалека, подернулся серой зыбью. Так что же? О чем думать?
Сама не заметила, как встала посреди дороги.
— Ну, чего раскрылетилась? Чай не в болоте застряла! Двинься хучь в сторону, княжна медовая, — бабка Шелепиха тащила кадушку, ругалась на Нельгу, что путь ей загородила.
Нельга пропустила сварливую, прислонилась к забору, а голове слово-то билось: «Медовая». Враз вспомнился Квит, руки его горячие и наглая белозубая улыбка. Окатило волнующим, но и злобным.
— Вот же… Ведь явится скоро с инбирем-то. Поцелуев станет просить под расчет, — Нельга бормотала себе под нос. — Докука! Ходок! Морда наглая!
И пошла уж бодрее, на глину и не смотрела, дождя не видела. Хмарь рассеялась, сверкнуло будто вдалеке просветом. А Нельге-то полегчало, токмо не поняла она с чего.
От автора:
Мухрая (мухрыга) — невзрачная, неряшливая. Синоним в современном языке — замухрышка.
Мятль (мятель) — разновидность плаща, сшитого из грубого сукна, кожи, иного плотного материала.
Скрыня — деревянный ларь (ящик) с крышкой.
Навь — то, что до жизни и после нее. Небытие.
Глава 17
— Местька, лезь давай. Рад тебе, шельма кудрявая! — Деян Квит прятался от докучливого дождя под кожаным мятлем. — Который день тут мокну один. Выпить не с кем, посмеяться не над кем. Иди, сказал! Куда побёг?
— Бать, а сынка родного приветить? — Некрас сбежал со сходней, обнял отца. — Застрял?
— Накрепко, сын. Посуху обозом пришли ходко, а в обрат дороги развело. Не колея — болото! — Деян обнял Некраса в ответ, стукнул по спине широкой ладонью. — Справно дошли? Баяли, что ушкуйники* по реке озоруют.
— Проскочили, бать. Выше по Мологу видали насаду разваленную и мертвяки по реке рассыпаны. Надоть посторожиться.
— Худо. Худо, Некраска. Ты давай, клювом-то не щелкай, поглядывай обратным ходом, — Деян брови насупил, но и быстро отошел, завидев кудрявого дружка сына. — Местька, а, Местька, идем за брагой. В Новом Граде чудо как хороша.
— Дядька Деян, так мороки еще. Вона, глянь сам — товар снести, счесть, покупцам распихать, деньгу забрать, — ныл Местята.
— Без тебя разберутся! — ухватил нескладного парня на шиворот и за собой поволок. — Чего пищишь, как девка нещупаная? Идем нето. Расскажешь, как ты у Ладимира-то ратничал.
— Тьфу! — Некрас вызверился. — Никого не позабыл, батюшка?
— А ты давай, шевелись. Товар скидывай. Наново грузить я уж нашел чем. Остановился я опричь торжища, там, где домок с белой тряпицей на коньке. Там нас ищи.
И ушли довольный Деян и поникший Местька, оставив Некраса у сходней под мелким дождем в большой и гомонящей толпе.
Делать нечего, пришлось заняться товаром. Часа два ватажники Квита таскали по сходням тюки, катали бочки, пока Некрас рядился с покупцам. Свезло! Молодой купец продал и рассчитался прямо у реки. Взял две мены до Журок и наварился небедно. Выдал ватажникам деньгу, оставил на насаде людей верных и пошел, меся богатыми сапогами грязь, до того домка с белой тряпицей на коньке.
Шел, думал в баньку угодить и сильно надеялся пошкрябать ковшиком по дну бочонка с бражкой, о которой так сладко пел батька.
Далеко-то не ушел… На повороте к большому Новоградскому торжищу приметил под забором семейство. И, вроде, ничего такого — кто по миру-то пошел, всех заносило в Новый Град. Нищих, болезных, обиженных богами в большом городище и не счесть — тьма и еще десятков десять. А тут…
На земле, прямо в глине мокрой сидела молодая баба, прижимала к груди младенчика. Тот орал, видать с голодухи надсаживался. А рядом устроилась девчушка-соплюшка. Вот на нее-то Некрас и уставился, словно чудо узрел. Сама тощенькая, ручки веточками, волосенки по плечам мокрые — цвета молодого медка — глаза зеленые… Некраса тряхнуло, Нельгу вспомнил…
Рядом с девчулькой стоял мужик, прислонился спиной к забору, голову поднял, глаза прикрыл, и лицо под дождь подставил. Борода клочковатая, нечесаная. Хлебнул, видать, горюшка.
Некрас, глядя на девчонку, качнулся к мужику, подумать не успел, а уж заговорил:
— Давно мытаритесь?
Мужик вздрогнул, глянул светлыми глазами: опасливо, сторожко.
— С начала весны. Твоя-то какая печаль?
— Это у тебя печаль, не у меня. Не моя жёнка под забором сидит, глину задом греет. Откуль?
— С Подвешенок. Погорельцы.
— Это городище малое? На Свирке?
— Оно.
— Как звать? — Некрас спрашивал, а сам на девочку глядел, уж больно на Нельгу похожа.
— Радим Белых, — мужик подался к Некрасу, вроде просить хотел, но передумал.
— Что умеешь? Ремесло? Рать?
— Очаг сложить, сруб поставить. Белых-то многие знают, токмо по миру пошли. Все сгорело, все в дым ушло.
— А чего ж новый дом не срубил, ремесло, чай, знаешь.
После тех слов Радим лицом почернел, отвернулся.
— Что воротишься? Говори, как есть.
— Извергся я из рода.
— Через норов свой дурной? — Некрас хмыкнул. — Оно и видно.
— А хучь и так! Тебе-то что?
Некрас задумался, застыл. И надо бы мимо пройти — всех не накормишь, всем благо не купишь, не подаришь — но не смог. Девчушка — маленькая, бледная, жалкая — тряслась от дождя и холода, как заяц.
— Вот что, Радим, ступай на торг. Опричь кожевенных рядов домок увидишь, на воротах знак — колесо и в нем парус. Станешь на постой с семейством. Завтрева поутру найдешь меня у реки, где насады. Деньгу дам, а ты ко мне в закупы. Разочтемся нето. Дом я думаю новый ставить в Решетово. Это весь на Мологе две седмицы по реке отсель. Обманешь — боги помстят. Решишь наново человеком стать — помогу, но и с тебя спрошу работы.
Мужик обомлел, глазами захлопал, будто узрел чудище какое.
— И что…на слово поверишь?
