За толпой веселой волхва приметила Званку — молодуху вдовую — та стояла у заборца, брови супила, вроде раздумывала о чем-то. А потом головой тряхнула, словно мысли дурные отогнала, да и пошла по улице.
Приметила Всеведа на опояске вдовьей оберег-Огневицу, да всё ту же самую, с которой Медвяна ходила, а потом и Некрас.
— Непростая Огневица-то, непростая. В огонь бы ее, с глаз долой… — прошептала мудрая, сама с собой поговорила.
* * *
— Пусти. Пусти, сказала, — Званка отпихивала от себя Местяту, что загородил ей путь в домок. — Говорю, по делу я, не от пустой дурости. Уйди ты, докука!
— Чего лаешься? Званка, а Званка, может того…а? Прогуляемся ночью-то? — подмигнул кудрявый.
— С тобой гулять, птиц пугать. Опять орать зачнешь, а им каково слушать? Ты, Соловушка, сторожись, береги богатство-то парнячье. Мало ли, где на доску-то не струганную упадешь, — хохотнула вдовица, отпихнула Местяту и пошла в сени.
Огляделась, заприметила дверь, туда и сунулась. Некрас на лавке сидел, выстругивал ножом: то ли чудище какое, то ли девку-лешачку. Сам бледный, муторный, но она долго-то смотреть не стала, а сразу ругаться принялась:
— Гляньте, расселся. Прямо княжич. Сидит, зад на лавке греет, дурью мается, — руки в бока уперла, выпрямилась. — Чего лупишься, а? Запутался в бабьих подолах, так я тебя живо распутаю, кобелина черноглазая!
— Во как… — Некрас брови высоко возвел, дивился на крикунью. — Ты чего, Звана? Грибов несвежих пожевала? Или иного чего в рот налила? С чего речи такие?
— Он еще спрашивает! Ходок облезлый! — с теми словами вытащила из-за подпояски Огневицу, что оставила ей Медвяна, когда прощалась и кинула на стол. — Я б к тебе по своей хотелке ни в жизнь не подошла бы, а вот Медвянку пожалела. Обещалась ей к тебе пойти и слова передать. И так уж тянула сколь могла.
И замолкла… Некрас в лице переменился, кинул на пол ножик и чурку деревянную, вскочил и бросился к Званке.
— Что?! Что передать велела?! Говори, проклятая! Не тяни! — обхватил руками за плечи, будто сломать хотел.
— Дурной! Больно же! — Званка дернулась, Некрас хватку-то и ослабил, но вдовицу не отпустил, в глаза заглядывал, тревожился.
— Говори, Звана… — выдохнул. — Где она, знаешь?
— Чего-о-о-о? Где она? Знать не знаю, а и знала бы, все одно, не сказала!
— Звана! — навис, очами так сверкнул, что Званка испугалась, но в себя пришла сей миг.
— Ты не пугай, пуганая уже! Девка слезами умылась, по тебе лила! А ты, змей, отворотился от нее! Погнал! На другую позарился! Богов моли за то, что Медвянка дюже гордая! Как по мне, так я бы тебе всю харю раскровянила, бесстыжий!
— Уймись! — крикнул, встряхнул Званку. — Толком обскажи, кто погнал? Куда?!
— Люди добрые, гляньте! — разорялась вдовица. — Стыда в тебе нет!
— Звана!!
— Звана, Звана… Тьму лет уж Звана! — продышалась и сказала. — Не знаю, что там промеж вас, но слово ее прощальное тебе говорю. Велела передать, что твоя взяла. Наказ исполнила, полюбила тебя. Неволить не станет, насильно мила не будет. Просила Огневицу тебе отдать. И все на том. А теперь сиди тут один, как сыч, локти кусай, что такую девку-то упустил, кобелина неумытая.
А потом уставилась на парня, едва рот не открыла от изумления. Он очами высверкнул, улыбнулся широко, да так обрадовался, что Званке почудилось — плясать станет.
— Звана, радость ты моя! — обнимать принялся, а с того вдовица совсем рассеялась.
— Дурной, вот дурной! Отпусти!
— Ты скажи мне, откуль у нее мысли-то такие? Что сказала? — Некрас голосом понежнел.
— Откуль, откуль… Из нее слова не вытянешь. Всегда молчунья была. Тишком, да тайком. Нельгой ведь прикидывалась… Некрас, чтой-то не разумею я, чего там промеж вас? Вот знала бы, что она с тобой снюхается, костьми бы легла, а ее к тебе не подпустила. Охальник!
— Говори слово в слово, что она тебе рассказала, — Некрас улыбку притушил, допытывался.
— Что, что… Сказала, что другая у тебя есть в Журках. Вот что.
— Да кто ей в ухи-то такого напихал?!
— А мне почем знать? Сам в бабье своем копошись, у них выпытывай! — ярилась Званка, за подругу стояла. — Пусти, заполошный. Слово я сдержала, все передала, что она наказывала. Видеть тебя не могу! Тьфу!
— Звана, куда она уехала?! — Некрас ухватил за рукав, к себе лицом развернул.
— Не сказала, — вздохнула вдовая. — Скучать о ней стану. Такая подрунька была золотая…
Оттолкнула Некраса и пошла во двор. Под руку попался Местька, что сунулся было к ней с нежностями, так ему и досталась затрещина: звонкая, увесистая.
Глава 32
— Беги, ищи ветра в поле. Своего-то разума нету, а чужим не разживешься, — Видана утирала слезы. — Сыночек, домой-то когда? Родненький мой…
— Домой? Кто ж знает? — Некрас топтался на берегу, смотрел на насаду свою. — Хочу, чтобы знала ты, мать, без Медвяны не вернусь. Ты ее отправила далече, так я за ней.
— Откуль знала, что ты увяз в гадю … — запнулась, но продолжила, — в ней… Некрас, богами заклинаю светлыми, оставь, откажись. Кровиночка моя!
Потянулась обнять сына: не отшатнулся, но и обнимал так, словно привечал тётку чужую. С того Видана наново зашлась слезами, и унялась уж тогда, когда насада отвалила от Луганского бережка. Все пропустила, все проворонила: и как Деян прощался с сыном, и как Местька кричал насадским, чтобы передали отцу-матери привет сыновий, и как Радим просил жене кланяться.
Уселась на скамью под бортом и пригорюнилась. Через малое время муж подошел, сел рядом и разговор завел. Да непростой:
— Помню, Видка, как увидал тебя впервой. Ох, и девка! Огонь! За словом-то в рукав не лезла, всем доставалось. Ить всю правду в глаза кидала, без разбора. Помнишь ли, любая? — слова говорил нежные, а смотрел строго.
— Ты чегой-то, Деян? — шмыгнула носом, на мужа смотрела, и ждала страшного.
— Тогой-то. Я тогда с одним худым мешком притёк в весь вашу, свистульки продавал за чешуйку. Ни кола, ни двора не имел. А запала ты мне в сердце, разумом помутился, так полюбил. Вспомни, Видана, как отец твой гнал меня со двора, и как ты котомку собрала и за мной ушла. Помнишь ли, любая?
— Деянушка…
— Деянушка?! За всю жизню пальцем тебя не тронул. Любил, нежил, жилы рвал, чтоб токмо тебе жилось привольно. А вот пришел день сей и разумел я — поколочу. Верь мне, Видана, так бы и сделал, коли не любил бы тебя! Ты ни единого раза меня не подвела, всегда опорой мне стояла. Так с чего ты врать-то принялась, подличать? Где ж Виданушка моя? Куда делась девка-то огневая и правдивая?
— Деян, так не для себя! Ведь изведет она его! Изведет!! — слезы хлынули по щекам.
