«Маджлис [встреча] без кагвы [кофе] и шиши [кальяна], что султан без дорогих одежд», – говорят кочевники-бедуины. «Тумбак [табак] без кагвы и ката, что мясо без соли», – вторят им горожане.
Делясь впечатлениями о посещении Сана’а’, В. Шнейдеров сообщает, что в предместье города располагалось тогда большое еврейское поселение, обнесенное высокой каменной стеной. Называлось оно Карйа ал-йахуди (Еврейская деревня). На ее площади находилось выстроенное из камня караульное помещение для стражи, следившей за соблюдением порядка. Следующая часть предместья, Бир ‘Азиб (Сладкий колодец), лежавшая за поселением евреев, походила на московские Сокольники. Дома там утопали в садах и огородах. Сам город надежно защищали толстые оборонительные стены со сторожевыми башнями. У въезных городских ворот день и ночь дежурила стража. Старый город вплотную примыкал к горе Джабаль Никкум, высотой около 3000 метров. Вершину ее венчала крепость. В пещерах на склонах этой горы «размещались войсковые казармы и склады» (45). От христианского храма, возведенного некогда Абрахой, не осталось и следа. Память о нем сохранилась лишь в преданиях.
История этого храма заслуживает того, чтобы познакомить с ней читателя. В годы властвования в Йемене абиссинца Абрахи, повествуют сказания племен «Острова арабов», воздвигли в Сана’а’ (537 г.) кафедральный христианский собор (абиссинцы господствовали в Йемене с 525 по 575 гг.). В работах одних арабских историков он фигурирует под названием Ал-Калис, в других – Ал-Куллайс; название собора происходит от искаженного в речи арабов греческого слова «церковь». Помощь в его строительстве оказал император Юстиниан I Великий (правил 527–565). Собор сложили из мраморных плит порушенного дворца царицы Савской (на его месте хотели поставить еще одну церковь). Был он высотой около 80 метров и шириной около 25 метров; с потолком из тикового дерева, кафедрой из черного дерева, инкрустированного слоновой костью, и со ступеньками из злата и серебра.
Собор, что возвел Абраха, возжелав сделать г. Сана’а’ центром христианской веры в Аравии и «направить к нему хаджж арабов», рассказывает великий арабский географ и ученый Закарийа’ ал-Казвини (1203–1283), предания йемецев рисуют как сооружение, воистину, дивное и величественное. Построенное из красного, белого, черного и желтого мрамора, богато украшенное золотом, серебром и каменьями драгоценными, с дверьми, сделанными из «листов чистого золота», оно считалось одним из «чудес Йемена».
Глашатаи, дежурившие у въездных ворот, призывали всех, кто наведывался в город, непременно побывать в христианском соборе. И люди шли туда, подталкиваемые любопытством и слухами о «величественном сооружении Абрахи». Увидев же «Божий храм христиан», искренне восторгались и внешней красотой храма, и пышностью его внутреннего убранства, и службой в нем.
Освятил кафедральный собор священник Иоанн, отправленный в Йемен патриархом Александрийским. По словам Феофана Исповедника (ок. 760–818), монаха-летописца, император Византии предоставил послам Абрахи право «самим приискать для себя епископа» из числа священнослужителей империи. И выбор их пал на Иоанна, «благочестивого мужа, девственника, 62 лет от роду», пономаря при александрийской церкви Св. Иоанна Крестителя. Вместе с «избранными им клерками» он вскоре прибыл в Йемен.
Число последователей веры Иисуса в Йемене, говорится в преданиях, «ширилось и росло». Тогда-то один человек, «истовый идолопоклонник», совершил грязный поступок, повлекший за собой цепь событий, вошедших в историю племен Йемена и всей Аравии. Был им тот, кого аравийцы называли «определителем месяцев», то есть тот, кто устанавливал тогда, в эпоху джахилийии (неведения, язычества), время наступления «запретных месяцев», когда арабы Аравии прекращали межплеменные войны, воздерживались от кровной мести и совершали паломничество в Мекку на поклонение своим идолам. В доисламской Аравии паломничество в Мекку проходило в одно и то же время с ежегодно устраивавшимися там базарами, для проведения которых выбирали самое удобное время года. Поскольку действовал лунный календарь, возникала необходимость вставлять в календарь дополнительный месяц или убирать его, и, таким путем, регулировать паломничество. Согласно традиции, дело это являлось прерогативой племени бану малик ибн кинана. Так вот, человек, который проник ночью в христианский кафедральный собор, возведенный Абрахой в г. Сана’а’, «измазал его нечистотами». Испачкал не только пол храма, но и алтарь, и Святой Крест. Ручка кинжала осквернителя, которым он орудовал, чтобы открыть окно и пробраться в собор, точно описанная видевшим его случайным прохожим, помогла установить, что надругался над христианским храмом представитель племени бану кинана. Проживало оно на юге Мекки.
Случившееся повергло жителей города в шок. Люди негодовали. В кварталах расквартирования солдат-абиссинцев и в излюбленных ими винных погребках, располагавшихся в местах компактного проживания евреев в пригороде Сана’а’, раздавались, то и дело, призывы к отмщению, «скорому и справедливому». Сам Абра-ха буквально «пылал от гнева». Подпитывало гнев его и сообщение о смерти Ибн Хоза, брата Абрахи, погибшего во время усмирения одного из взбунтовавшихся йеменских племен, которое обитало в вади (долине) Давасир. Крайне обидным и досадным было то, что пал Ибн Хоза не в открытом бою, а от стрелы предателя Орва, переметнувшегося на сторону бунтовщиков. Абраха, свидетельствуют арабские хронисты, будучи «оскорбленным осквернением собора и глубоко опечаленным гибелью брата», поклялся, прилюдно, стоя на ступенях христианского храма, что «уничтожит святилище идолопоклонников в Мекке», «разорит и разрушит Ка’абу», покарает курайшитов, «господ Мекки», и «предаст мечу злодеев-кинанитов» (46).
И вскоре, «собрав войско великое», и «взяв с собой 12 слонов», пишет Закарийа’ ал-Казвини, двинулся Абраха на Мекку (570 г.). Слух о его выступлении быстро разнесся по всей Аравии. Солдаты, «распаленные жаждой отмщения» и речами своих командиров об «ожидавшей их в Мекке добыче богатой», рвались в поход. Шествие войска, когда оно покидало город, возглавлял Абраха, гордо восседая на белом слоне. «Чудище абиссинское», чтобы защитить его от стрел наприятеля, «укрывали пластины из чистого золота». Сам Абраха одет был в красивую тунику, богато расшитую жемчугом и йеменскими полудрагоценными камнями ‘акик. На голове его красовался «высокий полотняный колпак, украшенный золотым шитьем». На спину и плечи Абрахи спадали пришитые к колпаку «массивные золотые цепи». Его мускулистые руки и короткую шею «украшали золотые изделия абиссинского образца». За Абрахой следовала группа музыкантов, а за ними – знатные горожане, сопровождавшие войско до выездных ворот. Шествие замыкали воины во главе с отважным и талантливым военачальником Каисом.
Абраха «жаждал мести». Такие же точно настроения царили и в его армии. Двигалось войско Абрахи в направлении Мекки стремительно. И даже тогда, когда земли Йемена остались позади, и воины Абрахи со своими боевыми слонами вышли к рубежам пустыни, ни страшная аравийская жара, ни вязкие пески не сломали их боевой дух.
Курайшиты, прослышав о «походе Абрахи на Мекку со слонами», тоже не сидели, сложа руки. Собравшись у Ка’абы, «противостоявшей в то время Кресту», как отмечает известный исследователь Аравии, американский миссионер С. Цвемер, они решили, что надобно бы Абраху остановить. Первыми на пути Абрахи в Мекку встали, к слову, северойеменские племена хамдан и часами во главе с их отважными шейхами Зу Наффаром и Ибн Хабибом. Мало того, что силы противников оказались неравными, так еще лошади и верблюды арабов, пугась слонов Абрахи, «ломали ряды»; и, как следствие, – сражение это аравийцы проиграли (47). Выдержать натиск воинов Абрахи, хорошо обученных и до зубов вооруженных, с мощным тараном в виде слонов, они, как ни старались, не смогли.
