Отпустив посланцев ихванов с миром и подарками богатыми, повествуют хронисты, Ибн Са’уд, понимая, что с решением вопроса об устранении мятежа затягивать больше нельзя, и что урегулировать конфликт с ними путем диалога едва ли удастся, решил прибегнуть к силе и выступление ихванов подавить, и как можно скоро (141). Стал собирать войско. Притом исключительно из горожан. Предоставил в распоряжение ополченцев автотранспорт (142).
Шейх Файсал ал-Давиш, лидер мятежников, считал, что лично с ним Ибн Са’уд обошелся несправедливо. Руководя осадой и взятием Хаиля и Медины, он, по его мнению, заслуживал большего, но вознаграждение получил скромное. Достойным местом в структуре власти пожалован не был. Остался, как и прежде, главой поселения Эль-Артавийа. Будучи человеком гордым, вождем одного из древнейших чистокровных племен Аравии, потомком семейства столь же знатного, как утверждал, и благородного, как и семейство Аль Са’уд, он полагал, что достоин того, чтобы править не только племенем, но и независимым уделом. Одним из побудительных мотивов выступления ал-Давиша против Ибн Са’уда арабские историки называют «помыслы шейха о власти», разжигаемые обидой на Ибн Са’уда за непроявленное к нему должное его деяниям внимание.
Личные счеты с Ибн Са’удом имелись и у другого вождя мятежников – у шейха Ибн Хислайна. Он и его племя, бану ‘аджман, приняли власть Ибн Са’уда и последовали за ним по принуждению, потерпев поражение в схватке. И единственное, о чем шейх Зайдан страстно мечтал с тех пор, так это о том, как сказывал в кругу друзей, чтобы «освободиться от раболепства перед Недждом».
Что же касается шейха Султана ибн Хумайда, вождя племени ал-‘утайба, то им в противостоянии с Иб Са’удом двигали в основном чисто религиозные мотивы. Будучи неистовым, по выражению историков, последователем ихванизма, он выступал за неизменность унаследованных от предков обычаев и традиций. Называл их «опорой шатра жизни». Была у него, как отмечают некоторые историки, и обида на Ибн Са’уда за то, что тот не назначил его губернатором Та’ифа, место которого он рассчитывал получить.
Ихваны, как уже говрилось, выражали недовольство действиями Ибн Са’уда по сдерживанию их набегов на земли Ирака и Трансиордании. Захват Хиджаза лишь разогрел в них страстное желание нанести удар по «скроенным инглизами уделам Хашимитов в Ираке и Трансиордании». Они полагали, что, подвинув Хашимитов, «отдавшихся в руки инглизов», из Хиджаза, незачем было уважать и рубежи их уделов в Ираке и Трансиордании.
Первая сшибка Ибн Са’уда с ихванами произошла в марте 1929 г., в местечке Сибила, что в окрестностях поселения Эль-Артавийа, где располагался «дом власти» племени ал-мутайр. Пулеметы, установленные на автомобилях Ибн Са’уда, сделали свое дело – скосили передовой отряд бедуинов и подавили их боевой дух. Вслед за этим Ибн Са’уд бросил на мятежников верблюжью кавалерию. И под ее натиском оставшиеся в живых ихваны рассеялись и укрылись в пустыне. Шейх Файсал ал-Давиш получил тяжелое ранение и попал в плен. Шейх Султан ибн Хумайд смог уйти от бросившейся вслед за ним погони (143).
Шейх Файсал, доставленный к Ибн Са’уду на носилках, находился в тяжелейшем состоянии. Врач, осмотрев его, сказал, что шансов на выживание у него практически нет. Поэтому Ибн Са’уд и отпустил шейха, посчитав, что как соперник он для него больше никакой угрозы не представляет. Разрешил вернуться в Эль-Арта-вийю, дабы успеть проститься с родными и близкими (144).
Прослышав о нисхождении, проявленном Ибн Са’удом по отношению к шейху Файсалу ал-Давишу, с просьбой о прощении и помиловании обратился к нему и укрывшийся в пустыне шейх Султан ибн Хумайд, вождь племени бану ‘утайба. Но в случае с ним Ибн Са’уд решил продемонстрировать другой пример обхождения с мятежником – жесткий и карающий. И тем самым наглядно показать бедуинам, что быть он может как добросердечным, так и твердым. Ибн Хумайда выследили, поймали и бросили в темницу. Там он и умер. Хут-Хут, родное село шейха, где располагался «дом власти» племени бану ‘утайба, снесли до основания и сравняли с землей.
Вслед за этим Ибн Са’уд объехал с подарками все племена и города, выступившие на его стороне в схватке с мятежниками, и лично поблагодарил шейхов племен и горожан за верность Дому Са’удов.
Шейх Зайдан ибн Хислайн, вождь племени ал-‘аджман, третий лидер повстанцев, укрывался в Эль-Хасе. Участия в сражении при Сибиле не принимал, но в триумвирате мятежников состоял. Понимая, что в противостоянии с Ибн Са’удом он, по сути, остался с ним один на один, шейх Зайдан «решил пойти на мировую». Но вместо того, чтобы обратиться к нему напрямую прибегнул к услугам посредника в лице Фахда ибн Джилуви, чей отец, ‘Абд Аллах, кузен Ибн Са’уда, занимал пост губернатора Эль-Хасы. Во время встречи с ним был задержан. Находясь под арестом, предупредил Фахда, что если его не отпустят, то племя бану ‘аджман определенно прийдет ему на помощь. Нападет на становище семейно-родового клана Фахда, где его содержат под стражей, со всеми вытекающими из этого, печальными для членов клана, последствиями. На что Фахд ответил, что если это случится, и как только воины бану ‘аджман приблизятся к становищу, то Ибн Хизлайна тут же «поставят на мечи».
Поскольку никаких вестей от своего вождя племя в течение нескольких дней кряду не получало, то ‘аджманиты, заподозрив неладное, совершили набег на становище, где удерживали их шейха – и того тут же закололи. Потери сторон в завязавшейся сшибке составили одну тысячу человек. Инцидент этот серьезно осложнил обстановку и в без того неспокойной Эль-Хасе, и ударил по престижу Ибн Са’уда.
Вскоре ему донесли, что произошло то, чего никто не ожидал – смертельно раненый шейх Файсал ал-Давиш выздоровел. Поправившись, он объединил под своим началом и племя ал-‘аджман. Стал нападать на племена, лояльные Ибн Са’уду, разорять их становища и грабить торговые караваны, которые они формировали сами либо сопровождали по договоренностям с торговцами. Присоединились к нему и несколько крупных семейно-родовых кланов из племени бану ‘утайба, связанных родственными узами с семейством казненного шейха Ибн Хумайда.
Надо сказать, что набеги эти отличались, порой, крайней жестокостью. Выходили за рамки правил бедуинских газу, предпринимавшихся в целях заполучения добычи, в первую очередь верблюдов и домашнего скота. Пощады не ведал никто. Всех, кто только попадал под руку, убивали. Раненых мужчин в живых не оставляли: либо добивали, либо страшно калечили (145).
«Военные силы Ибн Сауда, – говорится в одном из донесений советского генкосульства в Джидде, – насчитывали 20 000 человек, а военные силы повстанцев – 12 000 человек». Действовали повстанцы дерзко. 20 августа 1929 г… принц… Сауд едва спасся от мятежных бедуинов, которые напали на его кортеж из 17 автомобилей, следовавший в Эль-Хасу» (146).
Изловить шейха Файсала ал-Давиша не удавалось никак. Тактика, которую он использовал при набегах и заключавшаяся в том, чтобы «молнеиносно напасть, поживиться и тотчас же скрыться», была отточена им до совершенства. Он, как гром с ясного неба, обрушивался на торговые караваны и становища, нещадно грабил их и уходил в пустыню. Укрывался в приграничных с Недждом землях Ирака и Кувейта. Там же сбывал награбленное и приобретал все, что требовалось: продовольствие, оружие и боеприпасы. Отсюда – и нескончаемые обвинения Ибн Са’удом шейха Ахмада, тогдашнего правителя Кувейта, в «пособничестве мятежникам».
