Данными о выходцах из России, проживавших в Медине, консульство, как можно понять из представленных им отчетов, не располагало. Знало только, как отмечает в своем исследовании деятельности советской дипломатии в Саудовской Аравии В. В. Наумкин, что их туда в 1915–1920 гг. переселилось немало, и что было их там «больше, чем Джидде и Мекке» (229).
Для сравнения скажем, что в 1891 г., в год открытия консульства Россиийской империи в Джидде, местная колония русскоподданных насчитывала 21 чел., а концу того же года составляла 36 человек. Более многочисленная колония русскоподданых была в Мекке (около 200 человек) (230).
В 1902 г. в Медине жительствовала «31 семья татар из России». В одном из предместий Медины, в районе Манаха, «татары образовали свой небольшой приход», во главе которого стоял житель из Астраханской губернии ‘Абд ал-Сатар. Средства на жизнь мединская колония татар зарабатывала «обслуживанием паломников-сородичей». В Медине действовало Казанское медресе (231).
Отношение советского консульства к осевшим в Хиджазе выходцам из России, рассказывает саудовский историк Маджид ат-Турки, было подчеркнуто внимательным. При К. Хакимове в годовщину Октябрьской революции, пишет он, ссылаясь на обнаруженные им в российских архивах рассказы Н. М. Белкина, «устраивался небольшой прием», а после него, во дворе консульства, «около кипящих котлов, в которых вырились мясо и рис», собирались советские дипломаты и мусульмане из России, «оставшиеся жить в Хиджазе». Двери консульства были открыты для всех. Приходивших бедных людей из числа местных арабов принимали и угощали столь же приветливо (232).
Джидда 1920-х годов, по воспоминаниям бывавшего там сотрудника НКИД Г. А. Астахова, публиковавшего свои статьи и очерки под псевдонимами Г. Анкарин и Г. Гастов, – это «нечистый городишко», с «мелкими грязными лавчонками», «несколькими автомобильными гаражами», «таможенными зданиями на берегу и тюрьмой». Джидду, пишет он, опоясывала стена со сторожевыми башнями. За ней располагались «военные казармы, построенные еще турками», и «негритянская деревушка с шалашами и домиками из керосиновых бидонов» (233). Жилось там дипломатам нелегко и непросто. На здоровье негативно сказывались изнуряющая жара и высокая влажность.
В сентябре 1928 г. в Джидду на смену отозванному оттуда К. А. Хакимову прибыл Назир Тюрякулович Тюрякулов (1892–1937). Карима Абдрауфовича Хакимова решено было отправить на работу в Йемен – представителем Экспортно-импортной конторы Восторгов по торговле с Турцией и Ближним Востоком («Ближвостгосторг»). В решении Политбюро от 9 мая 1929 г. (Протокол № 79), указывалось: принять предложение НКИД и «утвердить генеральным представителем СССР (генеральным уполномоченным Ближвостгосторга) в Йемене т. Хакимова К. А.» (234).
Производя такую «рокировку», советское правительство, судя по всему, руководствовалось соображениями широкого порядка. Исходило из того, что К. А. Хакимов сможет не только эффективно содействовать выстраиванию всесторонних связей СССР с Йеменом, как он делал это в Саудовской Аравии, но и содействовать урегулированию отношений между имамом Йахйей, правителем Йемена, и Ибн Са’удом, и тем самым еще больше повысить их заинтересованность в Советском Союзе.
О деятельности К. Хакимова в Йемене, где он проработал около двух с половиной лет, с июня 1929 г. по декабрь 1931 г., мы еще поведаем читателю в разделе этой книги, посвященном советско-йеменским отношениям. Сейчас же скажем только, что для подготовки приезда в Йемен первого советского представителя в апреле 1929 г. в г. Сана’а, столицу Йемена, по указанию НКИД выехал советский дипломат Александр Игнатьевич Ступак.
К. Хакимов прибыл в Йемен в июле 1929 г., с женой и двухлетней дочерью Флорой. К тому времени, рассказывает О. Б. Озеров, там уже собралась и его «команда»: «дипломат Алексей Тимофеевич Спирин и выдающийся арабист Абдрахман Фаслахович Султанов» (235).
По пути в Йемен, во время стоянки судна в Джидде, К. Хакимов встречался и беседовал с Фуадом Хамзой, советником короля Ибн Са’уда по внешнеполитическим вопросам, и обсуждал с ним острую для Советского Союза проблему урегулирования торговых отношений. В ходе состоявшегося разговора, Фуад Хамза недвусмысленно давал понять, что решению этой проблемы способствовала бы должная реакция Москвы на «нужды Хиджаза в деньгах, оружии и паломниках». Эта информация оказалась очень полезной. Когда в сентябре 1929 г. начались переговоры по вопросу о заключении политического и торгового договоров между СССР и государством Ибн Са’уда (вели их Назир Тюрякулов и Фуад Хамза), то советская сторона была уже готова к тому, как реагировать на те или просьбы «по удовлетворению нужд Хиджаза». Так, когда Фуад Хамза заговорил о желательности «оказания советским правительством содействия транзиту паломников через территорию СССР», то этот пункт сразу же включили в проект договора (236).
В письме короля Хиджаза, Неджда и присоединенных областей ‘Абд ал-‘Азиза ибн ‘Абд ар-Рахмана ал-Файсала Аль Са’уда от 26.06.1347/1929 г. на имя Председателя ЦИК тов. Калинина говорилось: «Нами получено Ваше письмо… в котором сообщается о переводе из нашей страны его превосходительства Карима Хакимова, дипломатического агента и генконсула Вашего правительства при нас.
Мы ползуемся этим случаем, чтобы выразить нашу признательность в связи с теми стараниями, которые прилагались его превосходительством к укреплению добрых отношений и дружбы между двумя странами» (237).
Ибн Са’уд питал к К. Хакимову чувства глубокого уважения. Искренне ему симпатизировал и слову его верил. Об особом отношении короля Ибн Са’уда к «красному паше» говорит тот факт, что после смерти Шамиля, сына Хакимова (умер от дизентерии, 14 ноября 1925 г., в возрасте четырех лет), он повелел назначить специального человека, который ухаживал за могилой Шамиля даже после того, как Карим Хакимов с семьей покинул Джидду.
Глава 2
Второй руководитель советской дипмиссии в Джидде Назир Тюрякулович Тюрякулов
Нити судьбы
В упоминавшейся уже нами записке заместителя наркоминдела Л. Карахана на имя И. В. Сталина от 16 ноября 1927 г. о решении коллегии НКИД рекомендовать на пост руководителя советской дипмиссии в Хиджазе «кандидатуру тов. Тюрякулова» отмечалось, что он лучше всех других кандидатов подходит для работы в Аравии. Учраспред ЦК, писал Л. Карахан, «соообщил нам, что не представляется возможным освободить тов. Тюрякулова от той работы, которую он ведет в Москве. Предложенный Учраспредом тов. Умар Алиеев, работающий на Северном Кавказе, несмотря на техническую [языковую] подготовленность (он хорошо знает арабский язык) едва ли сможет справиться с той работой, которая требует. более глубокого знакомства с вопросами междумусульманских отношений и английской политики на Востоке». К тому же обстановка в Аравии такова, что «возможны всякого рода неожиданности и провокации, которые могут поставить в тупик и более подготовленных работников, чем тов. Алиев».
«Поскольку всякого рода неудачи и ляпсусы в Геджасе [Хиджазе], – подчеркивал Л. Карахан, – неизбежно самым отрицательным образом будут отражаться на нашей восточной политике, Наркоминдел просит Вас уделить этому вопросу внимание. Наиболее целесообразным выходом из создавшегося положения было бы срочное оформление кандидатуры тов. Тюрякулова с тем, чтобы он без замедления мог выехать в Геджас».
