В Ходейде, делится своими наблюдениями Г. Астахов, имелось четыре кофейных фактории. Крупнейшая из них, принадлежавшая ‘Умару Мисгаджи, главному экспортеру йеменского кофе, располагалась прямо на пристани. На ней трудились «сотни работниц и десятки рабочих». Очищали кофе от шелухи. Сортировали его с помощью специальных сит и «рассыпали по соломенным мешкам, готовя к отправке в далекие заморские земли».
Там же находился и полицейский участок. Начальник местной полиции «вершил суд и наказание на месте». Сам допрашивал задержанных по разного рода подозрениям и обвинениям и «собственноручно наказывал их – ударами кулака или плетью, смотря по обстоятельствам. И все это – на глазах у толпившихся на пристани людей».
В тени базарных навесов, повествует он, в пристанище ремесленников, «неумолчно звучали» швейные машинки портных, шивших платья и накидки абаййи для женщин, и рубахи для мужчин. Там же трудились кожевенники, изготавливавшие сандалии, седла и упряжь».
Главной денежной единицей в стране являлся в то время серебряный талер с изображением «полногрудой Марии Тарезии». Проставленная на монете дата (1794 г.) нисколько не соответствовала времени ее выпуска. Ввозили талеры в Йемен из Европы, где и чеканили – по образцу 1794 года. На местном Монетном дворе, располагавшемся на территории дворцового комплекса имама в г. Сана’а’, выпускали лишь мелкие монеты-медяшки, гирши.
Упомянул Г. Астахов и о еврейской коммуне в Ходейде. Жили евреи в «отдельном районе», пишет он, на краю города. Земледелием не занимались. Были в основном «ремесленниками и мелкими торговцами», а более зажиточные из них – «денежными менялами, ростовщиками и агентами-посредниками между иностранными фирмами и местными купцами». На государственной службе состоять не могли. Носить национальный йеменский кривой кинжал (джамбийю), равно как другое холодное оружие, а также ружье и чалму им запрещалось». Женщины лиц своих не прятали; головы их покрывали платки с «беловато-серой каймой».
Неизгладимое, судя по всему, впечатление произвела на Г. Астахова встреча с принцем Сайфом ал-Исламом, и особенно обед, устроенный в честь советской делегации в его дворце в Ходейде. При нашем появлении в зале для маджалисов (встреч), пишет он, один из находившихся там мужчин, «в зеленой чалме и раскидостом белом халате, приподнялся и по-европейски приветствовал нас», поздаровавшись за руку. Это и был принц Сайф ал-Ислам, сын имама Йемена и его наместник в Тихаме, человек, как показала беседа с ним, образованный и любознательный.
Когда же подали еду, то ни вилок, ни ложек, ни ножей не оказалось. Видя удивленные лица гостей-москопов, йеменцы объяснили, что «принимать пищу по-арабски – значит есть руками». В противном случае снедь, если ее берешь столовыми европейскими приборами, той же вилкой, «теряет во вкусе», приобретает, дескать, «привкус металла». И чтобы насладиться арабским яством и хорошенько его испробовать, пищу надлежит брать со стола и отправлять в рот руками.
В дополнение к рассказу Г. Астахова о Ходейде уместным представлятся вспомнить о том, что на портовый город этот обращали внимание и дипломаты Российской империи. В своих донесениях в Санкт-Петербург они высказывались в том плане, что без «прямого дипломатического присутствия» России в Йемене, без учреждения «консульского поста», скажем, в Ходейде получение «своевременной и правдивой информации» о положении дел в Йемене представлялось едва ли возможным. Первым вопрос об открытии «вице-консульства в Ходейде, на тех же основаниях, как и в Джидде, но с правом резиденции в Сане [Сана’а’], по примеру англичан», поставил в докладной записке в Департамент личного состава и хозяйственных дел МИД Российской империи управляющий консульством в Джидде Александр Павлович Дмитриев (15.11.1909).
«Вице-консульство в Ходейде с факультативной резиденцией в Сане [Сана’а’], – считал он, – могло бы прекрасно следить и за тем, что происходит в Асире, выделенном в самостоятельный вилайет, и особенно в Адене». Наш вице-консул в Адене, пояснял А. Дмитриев, «плотно окружен англичанами и преданными им людьми», которые всячески мешают его работе. «Из-за небезопасных разъездов внегородской черты» российский вице-консул в Адене, не имеет возможности посещать другие районы Йемена. И в силу всего сказанного – не в состоянии собрать «и сотой доли тех сведений», которые могут быть добыты, и без всякого труда, «ходейдинско-санским вице-консулом».
Важным, по мнению А. Дмитриева, представлялось и то, что жительствовавшие в Ходейде купцы из «числа русскоподданных бухарцев (до 150 человек)» и посещавшие Ходейду суда «Добровольного флота» и «Русского Общества Пароходства и Торговли» (РОПиТ) «имели надобность в русском консульском представителе (16).
Из Ходейды советская делегация отправилась в г. Сана’а’, «под охраной дюжины аскеров [солдат]», которыми командовал бравый унтер-офицер. Жалование военных, состоявших на службе у йеменского короля, замечает Г. Астахов, было скромным. Солдат получал 5 талеров в месяц, а офицер – 15 талеров. Выдавалось, правда, им казенное продовольствие, но «скудное». Численность регулярной армии не превышала 15 тысяч человек.
Во время пути из «портовой Ходейды» в столицу Йеменского Королевства Г. Астахов познакомился и с «пустынной Тихамой», и с «зеленым горным Йеменом». О «разительной разнице» между этими двумя частями Йемена можно судить уже по тому, сказывал он, что «в Йемене даже верблюды делятся на горных и плоскостных [равнинных]; и ничего хорошего не получится, если горный верблюд попадет в Тихаму, и наоборот». О людях же, оказавшихся в подобной ситуации, и говорить не приходится.
Самым большим и влиятельным племенем Тихамы того времени Г. Астахов называет племя бану зараник, обитавшее к югу от Ходейды, вдоль побережья. В речи йеменцев оно фигурировало как «нечистое», сильно «разбавленное» семейно-родовыми кланами абиссинцев и суданцев, сложившимися в тех краях еще в доисламские времена. Столицей (домом власти) этого племени являлся Бейт-эль-Факих. Мужчин, способных держать в руках оружие, насчитывалось в нем 9 тысяч человек, а общая численность племени, включая женщин, детей и стариков, составляла тогда около 30 тыс. человек. В местах обитания (даирах) племени бану зараник располагалось 80 деревень. На полях, принадлежавших им, выращивали сезам (масленичное и волокнистое растение), арбузы, бобы и маис.
От других йеменских племен, сообщает Г. Астахов, члены бану зараник разительно отличались тем, что «не женились до 30 лет, а женившись, спали со своими женами не чаще одного раза в месяц». По их словам, все это хорошо отражалось на боевом состоянии воинов, их готовности к схватке с врагом в любую минуту дня и ночи. Действительно, в бою зараники были очень храбры, а вот в повседневной жизни – глупы, инертны и падки на деньги, как, впрочем, и все бедуины Аравии. Согласно народной молве, именно в Йменской Тихаме родилась дожившая до наших дней популярная в Аравии поговорка, гласящая, что «осел с мешком золота может перешагнуть любую стену».
Обратил внимание Г. Астахов и на широко практиковавшийся тогда в Тихаме, да и во всем Йемене, институт заложников (рахина). Таковыми, как правило, выступали, по наблюдениям Г. Астахова, сыновья и родственники влиятельнейших, но ненадежных семейно-родовых и родоплеменных кланов, а также члены семейств шейхов племен. Много заложников держал у себя и король Йемена. Они являлись своего рода гарантией того, что кланы и племена, к которым они принадлежали, не выступят против него, опасаясь за жизни и судьбы своих родных и близких.
