В целях «удержания тишины и порядка» в своем королевстве имам Йахйа использовал инструмент заложников. В 1929 г., как докладывали советские дипломаты, в заложниках у себя имам удерживал до четырех тысяч человек из знатных семейно-родовых кланов, стоявших во главе крупных племен и межплеменных союзов (35).
Летом 1929 г., практически сразу после приезда в страну К. Хакимова, советская киноорганизация «Межрабпом-фильм» направила из Москвы в Йеменское Королевство делегацию кинодокументалистов в составе В. А. Шнейдерова и И. М. Толмача. Прибыли они в Ходейду на пароходе «Декабрист». Цель их поездки состояла в том, чтобы снять фильм о «героической борьбе независимого, свободного арабского государства с международным империализмом».
Аравия встретила москвичей страшной жарой. Воздух в Ходейде, где встал на якорь советский корабль, раскален был настолько, что поры на коже выделяли жидкость, которую, как рассказывает в своих очерках об этой стране В. Шнейдеров, «и потом назвать было трудно».
Если Сана’а’, замечает В. Шнейдеров, считалась центром ремесел, то Ходейда – «главным морским портом страны». По вечерам по узким улочкам Ходейды, повествует он, сновали, как тени, вооруженные кинжалами и винтовками люди в живописных одеждах и чалмах. Присматривал за городом и всей областью Тихама, «трезво и умно», 28-летний принц Сайф ал-Ислам. Был он отменным управленцем, «неплохим купцом» и «крепким проводником» политики своего отца. Жестко расправлялся со всеми его противниками.
Таможня в Ходейде, в описании В. Шнейдерова, представляла собой «просторный сарай, крытый пальмовыми циновками». У одной из его стен располагался помост, а на нем – низенький стол. На расстеленном рядом с ним ковре сидели, поджав ноги, несколько таможенников и писарей. Перед ними стояла «толпа полуголых людей». Несколько человек, «рьяно работая топориками», вскрывали подносимые к помосту ящики с грузами. За всем происходившем вокруг внимательно наблюдал раис (начальник).
Беспрепятственно, по выражению В. Шнейдерова, «прошли таможню» имевшиеся при них папиросы, конфеты, бутылки с «Нарзаном», пачки с печеньем, граммофон, кинематографические инструменты и личные вещи. Некоторую задержку с досмотром вызвали коробки с кинопленкой. Похоже, видели таковые в Ходейде впервые. Намеревались, было, вскрыть. Опять-таки, – топориками. Таможенников, по словам В. Шнейдерова, не без труда, но удалось все же убедить, что делать этого нельзя; и их пропустили. Казалось, что таможенные формальности пройдены и все впечатления, связанные с ходейдинской таможней, получены. Как вдруг, откуда ни возьмись, расталкивая толпу, предстал перед ними какой-то странный человек – с «повязкой на бедрах» и «глазами навыкат». Протянул руку, чтобы поздороваться, и неожиданно произнес по-русски: «Катись колбаской!». Позже кинодокументалисы узнали, что человек этот хорошо всем в порту известен. Подрабатывал он там грузчиком, и когда в порт заходили суда, то непременно приставал к членам их экипажей с просьбой «осчастливить его монеткой». Матросы с советских судов, отмахиваясь от попрошайки, говорили: «Катись колбаской!». Слова эти он запомнил. И, решив, что так в России люди приветствуют друг друга, стал привечать ими попадавшихся ему на глаза в порту русских (36).
К ввозу в Йемен, вспоминал В. Шнейдеров, разрешали все товары, за исключением спиртных напитков. Тогда один пройдоха-итальянец, пожаловав из Эфиопии и представившись «медиком», стал регулярно доставлять оттуда в Ходейду спиртное «под видом медикаментов от малярии». «Заболевших» этой болезнью нашлось немало. Являясь на «прием» к «врачу», «больные» выстраивались в длинную очередь у дверей его дома. Прошло какое-то время. Власти все же разузнали об этом. «Медикаменты» у «доктора» изъяли, а его самого из страны выпроводили (37).
Резиденция принца, где проходила аудиенция с кинематографистами, располагалась на набережной города. Охраняли ее «полуголые черные рабы, суданцы и абиссинцы», увешанные оружием и патронташами с головы до ног. В большой светлой комнате на четвертом этаже резиденции, «с окнами в резных деревянных решетках и раскачивавшимися опахалами на потолке», кроме самого принца, находились еще человек десять, в том числе кади (судья) и главный мулла Ходейды. При приближении гостей принц встал, сделал несколько шагов навстречу и поприветствовал их, «здороваясь по-европейски». Обычно, как обмолвился потом в разговоре с В. Шнейдеровым церемонийместер, чужеземцев принц принимал сидя. Угощали гостей кофе и прохладительным напитком – охлажденным гранатовым соком. В подарок принцу, еще до посещения его резиденции, кинематографисты послали «роскошный письменный прибор из серого уральского камня (изделие треста «Самоцвет»)» и два ящика «Нарзана». Во время аудиенции передали ему проекционный киноаппарат с набором фильмов.
По просьбе принца, тут же, не откладывая, устроили кинопросмотр. «Бурю восторгов», особенно у женщин, «сидевших за ширмой», отделявшей их от мужчин, вызвала лента, снятая в 1928 г. в ходе экспедиции на Памир, – с кадрами о бурных горных реках, «снегопадах и ледяных гротах»; а также документальный фильм о Москве и параде войск на Красной площади.
В штате персонала резиденции принца в Ходейде, пишет Шнейдеров, состоял шут. Он не только развлекал гостей принца, но и обслуживал их во время застолий. Раскладывал пищу по тарелкам… руками, предварительно сполоснув, правда, в тазе с розовой водой. Так вот, однажды прислуга решила подшутить над ним самим. И, получив на то соизволение принца, «справила шуту свадьбу». Ничего не подозревая, шут, давно хотевший взять в жены одну девушку, договорился обо всем с ее отцом. Заплатил, как положено, калым. Когда же после свадебного пиршества шут с невестой, закрытой чадрой, удалились в отведенные им покои и, томимый страстью, он снял паранджу с лица «молодой жены», то увидел чернокожего раба. И тогда только понял, что и сватовство, и свадьба с участием муллы, и богатый свадебный ужин – всего лишь розыгрыш. Шут после всего этого впал в такую меланхолию, так, бедняга, затосковал и исхудал, что принцу пришлось женить его по-настоящему (38).
По городу москопы, как жители Ходейды называли москвичей-кинематографистов, передвигались на предоставленном в их распоряжение стареньком «Рено» принца. По запруженным людьми улочкам города машина ехала медленно, «неистово гудя под лай собак и визг мальчишек».
Городской базар с узкими проходами, прикрытыми сверху – для защиты от солнца – плетеными навесами, работал «чуть ли не круглые сутки», и охранялся «специальной стражей». Имелся там и магазин «Востгосторга» с товарами, поступавшими в Йемен из Советской России. Лавки, ларьки и палатки на рынке были «разбиты по товарному признаку». На главной улице рынка хозяйничали мусульмане-индусы, приторговывавшие мануфактурой. В массе своей они являлись агентами индийских фирм, экспортные филиалы которых находились в Адене. Неподалеку располагались меняльные конторы. Большинство менял-ростовщиков составляли тоже индусы. Жили индусы-торговцы обособленно; выписывали английские и индийские газеты; содержали – для встреч и бесед – свой, открытый только для них, клуб, прозванный в народе «индийским домом» (маджлис хинди).
Посещая ряды, торговавшие керосином, В. Шнейдеров обратил внимание на то, что там нарасхват шел советский керосин. Тара от него, «жестяной бидон с серпом и молотом», попадалась ему на глаза буквально повсюду. Завозили советский керосин в бидонах, упакованных в деревянные ящики. Так вот, ящики эти йеменцы использовали в качестве строительного материала: разобрав их, крыли ими крыши в домах горожан.
