Состояние ее быстро ухудшалось, и она бы, конечно, страдала, если бы люди не проявили милосердие, на которое имеют право все невинные животные: никто не мог вынести вида ее страданий.
Поскольку Бог не жесток, для всего есть причина. Мы должны познать боль утраты, ибо, не зная этой боли, не смогли бы жалеть других, превратились бы в эгоистичных монстров, интересующихся только собой. Ужасная боль утраты учит нас человечности, растапливает даже каменные сердца, ощутив ее, и хороший человек становится лучше.
«Мать милосердия» была не только школой, но и сиротским приютом. Уход Никки, которая являлась живым талисманом для всех и сестрой для Эми, не только предоставил возможность разделить боль, но и стал уроком человечности.
Тех девочек, которые нашли в себе достаточно сил, в сумерках пригласили на маленькую площадь в центре приюта, где никто не обсуждал проблему наличия души у животных, а принимали сие, как данность. Дети и монахини молились за упокой души Никки. Во время молитв сумерки перешли в ночь, но темноту разогнали сотни зажженных свечей. Эми стояла на коленях рядом со своей лучшей подругой, чтобы утешать ее и проводить в мир иной.
Сестра Агнес-Мэри, которая ведала лазаретом, вызвалась помочь доктору Шеферду сделать Никки два укола. Первый, снотворного, дабы погрузить собаку в глубокий сон, второй — средства для остановки сердца.
Еще раньше на площади поставили любимый диван Никки из комнаты отдыха. Собака так ослабела, что монахиням пришлось принести ее и положить на диван. Эми стояла коленями на земле, глаза в глаза смотрела на первую собаку, которую спасла.
По мнению ветеринара, Никки было три года, когда она прихромала по лугу к своей хозяйке. Но и в четырнадцать лет, лежа на диване, на исходе своей долгой жизни, она выглядела молодой: лишь кое- где золотистая шерсть стала белой.
Шестнадцатилетняя Эми нашла в себе силу духа, о существовании которой и не подозревала. Голос ее оставался спокойным и подбадривающим, казалось, она и не сдерживала слез.
Словно говоря: «Все хорошо, ты справляешься», — Никки лизнула пальцы Эми, точь-в-точь как в момент их встречи на лугу. Тогда она здоровалась, теперь — прощалась.
Никки особенно нравилось, когда ее морду с двух сторон крепко сжимали в руках, большими пальцами поглаживая щеки, и всегда старалась уговорить кого-нибудь доставить ей такое удовольствие. Вот и теперь Эми держала ее морду в руках и смотрела в такие выразительные карие глаза.
— Ты — самая милая собака из всех, что жили на земле, — говорила она Никки. — Я всегда гордилась тобой, твоим умом, твоим умением так быстро налаживать дружеские отношения и дружить со всеми. Я любила тебя всем сердцем, с самого первого мгновения нашей встречи, я не смогла бы любить сильнее ни сестру, ни жизнь, ни собственного ребенка, — и пока она говорила, Никки сделали оба укола, и она заснула, глядя в глаза Эми.
Девушка почувствовала, как бедное тело дернулось, когда великое сердце остановилось. Просто остановилось, и Никки ушла к Богу, тогда как сотни свечей освещали стены зданий приюта, скорбные лица девочек и монахинь, отражались в стеклах, и казалось, каждый огонек шептал: «Сегодня умерла необыкновенная собака, которая расцвечивала яркими красками жизнь всех, кого она встречала на своем пути».
Семнадцатью годами позже, рассказывая все это Брайану, Эми ощущала такую же боль утраты, как и в тот ужасный момент, при свете свечей. И хотя за эти годы ей прошлось проводить в последний путь многих собак, она плакала, и у нее часто перехватывало дыхание, когда она описывала сцену на площади.
Через неделю сестра Хасинта, «сестра Мышь», подарила Эми медальон с профилем золотистого ретривера. С тех пор Эми его не снимала.
А в приюте, на площади, на том самом месте, где стояло смертное ложе Никки, установили гранитную табличку, черную и полированную, под которой покоилась урна с прахом собаки. На табличке выгравировали тот же силуэт золотистого ретривера, что и на камее Эми. Под силуэтом выбили слова:
В ПАМЯТЬ О НИККИ, ПЕРВОМ ТАЛИСМАНЕ «MATER MISERICORDIA», ПОКАЗАВШЕЙ, КАКОЙ ДОЛЖНА БЫТЬ ХОРОШАЯ СОБАКА
— Теперь я понимаю тебя гораздо лучше, — Брайан не отрывал глаз от дороги. — Беззаветную преданность собакам, риски, на которые ты идешь ради них. Твоя жизнь была хаосом, и Никки привнесла в нее порядок, порядок и надежду.
Он все говорил правильно, да только история, которую начала рассказывать Эми, на этом не заканчивалась.
И для того, чтобы обсуждать произошедшее после похорон, требовалось куда большее мужество. Следующую часть этой истории она никому не рассказывала более восьми лет.
Эми не ожидала того всплеска эмоций, который вызвал у нее рассказ о своей первой собаке. Потрясенная остротой чувства утраты, испытанного при возвращении в прошлое, Эми поняла, что пока продолжить не может.
Навалилась усталость, физическая и душевная. Так много произошло за какие-то… девятнадцать часов, а впереди, скорее всего, лежал еще один бурный день.
И хотя Эми поначалу собиралась рассказать все, она передумала. Решила, что лучше подождать, пока они найдут дочь Брайана и вернут девочку в его жизнь, где ей было самое место.
Глава 47
У Гюнтера Шлосса, наемного убийцы, летчика и довольного жизнью анархиста, помимо жены в Коста-Рике и жены в Сан-Франциско, была еще и подруга в Санта-Барбаре. Звали ее Джульетта Джанки
[27]
, что могло вызвать улыбку, поскольку к наркотикам она относилась крайне негативно и однажды кастрировала двух мелких торговцев этой дрянью, которые продали марихуану ее племяннице.
Так что на работе Джульетта пользовалась другой фамилией — Черчилль. Занималась она ритуальными услугами. Ей, сестре и двум братьям принадлежало похоронное бюро «Черчилль», элегантное здание с четырьмя залами для прощания с близким человеком, которые редко простаивали.
Хотя похоронный бизнес приносил прибыль, главные деньги Черчилли зарабатывали контрабандой террористов (и не только их), которых как привозили в Соединенные Штаты, так и вывозили в специально сконструированных гробах с системами подачи кислорода и сбора и хранения отходов жизнедеятельности человеческого организма.
Многие террористы-убийцы пересекали неохраняемую границу или прибывали в международные аэропорты в футболках с надписью на арабском «СМЕРТЬ ЕВРЕЯМ», преспокойно минуя пункты контроля, где высокооплачиваемые сотрудники федеральных ведомств, обеспечивающих безопасность государства, тщательно обыскивали ирландских бабушек и бойскаутов.
Джульетта и ее семейство специализировались на контрабанде самых известных террористов, фотографии которых слишком хорошо знала полиция всех ведущих стран. Эти люди не могли открыто путешествовать, даже загримировавшись, вот почему отправлялись выполнять миссии джихада, изображая из себя забальзамированные трупы. Поскольку они были и самыми удачливыми террористами, денег у них хватало, так что платили они щедро.
