13 марта 2006
Больничная история
Выставка «Госпиталь в Зимнем дворце. 1915–1917», Государственный Эрмитаж
То, что во время штурма Зимнего в октябре 1917‐го во дворце был госпиталь, знают, наверное, почти все. Хотя бы потому, что каждому из нас в школе вдалбливали легенду о побеге Керенского, переодетого сестрой милосердия. Бежал/не бежал, переодевался/не переодевался, но сестры милосердия во дворце были, и было их изрядное количество – около пятидесяти. И был во дворце госпиталь – огромный по тем временам, рассчитанный на тысячу коек. Вот об этом-то госпитале до сих пор практически ничего толком не было известно. Сегодня Эрмитаж готов рассказать все, что знает. Только знает пока очень мало.
Основные материалы, на которых строится выставка, – фотографии из личных архивов двух сестер милосердия, Людмилы Сомовой и баронессы Лангхоф, и воспоминания третьей сестры, Нины Галаниной, передавшей их в архив музея в 1974 году. Не густо? Конечно, но даже из этого материала складывается история удивительная, вполне способная сместить некоторые акценты в бедных наших головах, в которых до сих пор штурм Зимнего – это качественный монтаж из фильма Эйзенштейна, а не реальные факты.
Госпиталь в Зимнем дворце было решено развернуть летом 1915 года. К этому времени Петроград уже задыхался от нехватки больничных коек, а раненые все прибывали. Было принято решение отвести под лазареты как можно больше дворцовых помещений как в самой столице, так и в загородных резиденциях. Сперва на этот предмет обследовали Эрмитаж, однако директор музея Дмитрий Толстой сообщил, что залы музея абсолютно непригодны для этой цели: нет электричества, водопровода и канализации. Зимний дворец оказался приспособлен лучше. Отделив восемь парадных залов и примыкающие к ним помещения под госпиталь и потратив немалую сумму на переоборудование, к октябрю работы закончили, и без особой помпы «Лазарет Его Императорского Высочества наследника цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича в Зимнем дворце» был открыт. Имя покровителя лазарета и отсутствие церемоний в связи с его открытием дает основания нынешним историкам предполагать, что создание госпиталя стало для семьи неизлечимо больного цесаревича очередным обетом.
Однако, кроме открытия, все остальное в новом лазарете было сделано по большому счету. Стены завесили тканью, на полы настелили линолеум, под кровати подложили защищающие паркет пластины, закрыли окна, прорубили новые дымоходы, позаботились о столовых для врачей и сестер, комнатах отдыха, ванных и душевых. Часть Фельдмаршальского зала отвели под перевязочную, операционная располагалась в Колонном зале, Галерея 1812 года служила бельевой и там же был выделен рентгеновский кабинет. Все парадные залы дворца, в том числе почти необозримый Николаевский, были отданы под палаты.
Сестра Нина Галанина вспоминает, что, несмотря на чрезвычайно высокий уровень организации и медицинского оборудования, госпиталь оказался не слишком удобным. Не выдерживала система вентиляции (двести коек установили в одном только Николаевском зале), очень велики были расстояния между залами, чрезвычайно строга и чопорна «дворцовая» обстановка и, конечно, невероятно донимали практически ежедневные посещения высокопоставленных персон. Но уже в феврале 1917‐го церемониальные посещения показались обитателям лазарета сущей ерундой. По дворцу забегали толпы вооруженных людей, стали постреливать, под койками больных искали царских министров, пытались выкинуть на улицу раненого только что ими же дворцового часового. 24 октября тоже стреляли, а на следующее утро вестибюль госпиталя был завален оружием, старшую сестру посадили под арест, лежачих больных оставили без присмотра, а ходячие сами разбежались по дворцу – смотреть царские покои. 27 октября больных начали распределять по другим госпиталям, а 28‐го лазарет в Зимнем был расформирован.
В какой-то степени этот госпиталь оказался последней имперской страницей в истории Зимнего дворца. И страница эта выглядит несколько иной, чем нас и даже наших детей учат в школе. Штурмовали-то не столько дворец, не столько резиденцию правительства, сколько госпиталь. Все сакральное пространство имперской власти (правда, без Тронного зала) задолго до обеих революций 1917 года было отдано врачам и больным. Временное правительство заседало на задворках госпиталя. И от этой смены акцентов в дислокации значительно меняется вся картина «штурма». Роскошь эйзенштейновских кинокадров от этого факта не поблекнет, но нам станет все немного яснее.
29 января 2008
Модернизация сохранения
Презентация исследования Рема Колхаса в рамках проекта «Эрмитаж-2014. Мастер-план»
Сразу оговоримся: речь не пойдет об архитектуре как таковой. Никто ничего строить не собирается. То есть Эрмитаж-то как раз вполне собирается (реконструкция Главного штаба еще впереди), а вот Рем Колхас после проигрыша конкурса на эту самую реконструкцию в 2002 году от идеи архитектурного вмешательства в эту среду отказался. Новый совместный проект будет посвящен тому, в чем господин Колхас, пожалуй, сильнее всех нынешних звездных архитекторов, вместе взятых, – теории.
Объектом его исследований станет Эрмитаж в самом широком смысле: как архитектурный комплекс, как мировой и национальный музей, как хранитель старого и собиратель нового, как производитель выставок, как медиатор. В итоге должен нарисоваться некий портрет Эрмитажа, способный помочь музею в понимании возможных путей развития. Проект рассчитан на один год. Его стоимость – 1,5 миллиона евро.
Подобные исследовательские портреты не новинка для АМО/ОМА. Среди последних заказов – исследования для Евросоюза, Пекина, Венеции, Гарвардского университета, модного дома Prada, института дизайна «Платформа 21» в Амстердаме. Еще больше опыта у бюро Рема Колхаса в музейном деле: на его счету двадцать четыре реализованных проекта по архитектуре и дизайну музеев по всему миру. А напроектировали музеев в бюро уже на тридцать четыре футбольных поля, по признанию самого архитектора,
Сотрудничество АМО/ОМА с Эрмитажем началось не сегодня: в 2001 году Рем Колхас оформил выставочный центр «Эрмитаж – Гуггенхайм» в Лас-Вегасе, в 2002‐м участвовал в конкурсе Всемирного банка на реконструкцию восточного крыла Главного штаба, в 2003–2005 годах сотрудники АМО работали в Главном штабе в качестве консультантов. Высказанная тогда по отношению к эрмитажным пространствам крайне бережная позиция господина Колхаса по «модернизации через сохранение», хоть и не поразила экспертов Всемирного банка, навсегда покорила директора музея Михаила Пиотровского. Сошлись они и на признании абсолютной уникальности Эрмитажа в современном глобалистском мире «коммерциализации и заигрывания перед публикой» – они видят это совсем по-разному, но общий итог их размышлений именно таков.
Предыстория отношений Эрмитажа с Ремом Колхасом дает вроде бы основания для оптимистического ожидания окончания исследования. Дизайнерские и концептуальные идеи обещают опробовать на одной из постоянных экспозиций музея (предположительно, восточного искусства), на нескольких временных выставках, предполагается совершить ряд «интервенций» в городскую среду. Планируются также четыре международных семинара по темам исследования, а по итогам проекта будет выпущена книга и сделана выставка. Однако Эрмитаж, как обычно, внес свои коррективы в протокол работы внешних организаций. В отличие от обычной практики, когда заказчик ставит перед бюро задачу и предоставляет материалы для исследования, в этот проект были введены эрмитажные сотрудники: группа «Эрмитаж-2014» будет состоять из пяти человек со стороны АМО и пока не названных пяти-шести человек со стороны музея. Портрет Эрмитажа будет соседствовать, таким образом, с автопортретом, а это, согласитесь, разные вещи.
