Представленный в музее проект «Искусство против географии» приурочен к десятилетию галереи Марата Гельмана. Галерея показывает семь своих лучших проектов. Среди художников галереи – самые именитые персонажи отечественного современного искусства. Как и собственно «гельмановские» художники (Мартынчики, Савадов и Сенченко, Кошляков, Дубосарский, Тер-Оганьян, Бренер), так и принадлежащие к иным галереям и школам (Комар и Меламид, Макаревич, Осмоловский, Кулик, Бродский, Уткин, Либерман, Китаева, АЕС, Чахал, Пузенков).
В отсутствие нормального Музея современного искусства Марат Гельман предлагает свою коллекцию в качестве передвижного музея. Список городов, планирующих принять у себя галерею Гельмана, определен лишь в своем начале: Петербург, Владивосток, Екатеринбург, Иваново, Кемерово, Кострома, Красноярск, Курган, Липецк, Муром, Нижний Новгород, Нижний Тагил, Новосибирск, Самара, Сургут, Тверь, Тольятти, Хабаровск.
Петербург открывает собой гастроли, в рамках которых галерея будет практически олицетворять собой все отечественное современное искусство. В Русском музее на столь масштабную ретроспективу даже места не хватило. Проект разделили. Первыми выпущены на питерскую публику оказались выращенная заботливыми руками галериста «южнорусская» волна, «Бедное искусство» и «Ностальгия». Их сменят «Динамические пары», «За гранью», «Женщины России» и «Социальные проекты».
Залы, в которых поместили искусство от галериста Гельмана, привыкли ко многому. Это этаж в Мраморном дворце, в обычное время занятый коллекцией искусства ХX века Петера Людвига. На несколько месяцев Марат Гельман и занял место вещами, по мнению кураторов Русского музея, не сильно уступающими людвиговским шедеврам. Немецкий экспрессионизм обменяли на громадные полотна «южнорусских» художников, «мемориальная» комната «дела Тер-Оганьяна» на время подменила висевшие здесь же рисунки Кабакова, роскошно-изобретательное «Бедное искусство», сделанное из чего попало, наследует поп-арту, а иронические опусы Гутова, Дубоссарского с Виноградовым или Кошлякова из «Ностальгии» – прямые потомки любимых Людвигом соц-артистов.
Можно даже сказать, что одна музейная экспозиция сменилась другой. То есть произошло то, что Марату Гельману и требовалось доказать, – его вещи и проекты не только уместны в большом традиционном музее, но и вполне сопоставимы с уже вошедшими в музейный обиход произведениями.
Галерея Гельмана – первая из отечественных частных галерей, которую ГРМ согласился презентовать. Здесь, конечно, присутствует прямая заинтересованность в некоторых его вещах, которые вполне могут впоследствии перейти в собрание Русского музея. Но есть в этом шаге музея и какое-то восхищение самим Маратом Гельманом – провинциалом, который едва ли не единственный на российской арт-сцене умеет сделать все так, как нужно, преподнести себя единственно правильным образом, договориться с теми, с кем необходимо. И каким-то чудом обогнать во всем этом других, более тонких, образованных, чутких и изящных кураторов, ни один из которых не смог создать подобной гельмановской художественной империи. Такому вот кишиневскому Наполеону и сдаться не обидно. Что Русский музей и сделал не без удовольствия.
10 ноября 2004
Андерграунд загнали под крышу
Фестиваль независимого искусства, Санкт-Петербург
В петербургском центральном выставочном зале «Манеж» открылся фестиваль независимого искусства. Отмечаются сразу две даты: 15-летие арт-центра «Пушкинская, 10» и 30-летие легендарных выставок ленинградского художественного андерграунда в ДК им. И. И. Газа (декабрь 1974) и в ДК «Невский» (1975).
Собственно, сам фестиваль состоит из двух выставок («Газаневщина» и «15 лет арт-центру „Пушкинская, 10“»), концертов экспериментальной музыки «Галереи экспериментального звука/ГЭЗ-21», спектаклей не менее экспериментального Русского инженерного театра АХЕ, перформанса группы «Игуана Данс», действа Интерьерного театра, круглых столов, неформальных встреч, презентаций книжных новинок. Но именно выставки – центральное событие и главный идеологический удар всего проекта. Собрать работы авторов «газаневской культуры», старые и современные, приплюсовать к ним то, что делалось на «Пушкинской, 10» последние пятнадцать лет, и то, что делается там сегодня, столкнуть все это лицом к лицу – задача исторически вроде бы оправданная, но очень уж амбициозная.
Огромный зал «Манежа», как всегда, вместил все, что ему предложили. И, как всегда, половину из этого утопил в черных дырах своего немыслимо тяжелого для экспонирования живописи пространства. Два этажа – две выставки. Знатоки сразу отправятся на второй этаж, чтобы увидеть «историю» и только потом вальяжно пройтись по нижнему залу, заинтересованно или не очень любуясь «современностью». Неопытный зритель вынужден будет плутать по «Пушкинской, 10», чтобы после этого быть вознагражденным «Газаневщиной». И дело не в том, что качество работ на двух этажах разное: и тогда, и сейчас плохих художников было больше, а хороших – меньше, героическое подполье не гарантировало таланта, а дружба с устроителями выставок всегда давала надежду на присутствие в экспозиции, хоть в квартирной, хоть в юбилейной. Дело в том, что «Газаневщина» – проект умный, опасный, конечно, но с идеей. А юбилейная выставка «Пушкинской, 10» всего лишь очередной отчет, каких много было и будет много.
Такая диспозиция на этом фестивале была предопределена. Богемный сквот в заброшенном доме на Пушкинской, 10, ставший потом официальным арт-центром, действительно может считаться наследником газаневской культуры. Хотя бы потому, что «Пушкинскую» возглавили те, кто участвовал в легендарных выставках, – Сергей Ковальский и Юлий Рыбаков. Только тогда они были молоды и в тени более старших и ярких, а в 1990‐х смогли пойти во власть и стать властью над другими художниками. Вот только есть ли здесь смысл искать преемственность художественную? По-моему, никакого. Героические выставки объединяли художников разных, но одинаково официально не признанных и оттого отчаянных. «Пушкинская, 10» собрала когда-то в свои стены художников бездомных, но со временем оставила лишь тех, кто смог институализироваться – либо с арт-центром, либо как-то самостоятельно. Газаневская общность развалилась от смертей и эмиграций, «Пушкинская, 10» – от склок и широчайших возможностей для современных художников существовать и вне арт-центра.
Остаются собственно работы. Из современных – сотни квадратных метров холстов нынешнего любимца «Пушкинской» Роланда Шаламберидзе вряд ли заменят одну небольшую, но исключительного живописного качества картину Владимира Шинкарева. Из «старых» – прежде всего работы умерших художников. «Вживую» увидеть вещи Евгения Рухина – редкая возможность. Те же, кто, слава богу, остался жив и не побоялся выставить работы 1970‐х рядом с тем, что делает сегодня, – люди действительно отчаянные. «Старый» Анатолий Белкин, оказывается, был не столько мастером коллажей из материалов и идей, но и просто хорошим рисовальщиком. Владлен Гаврильчик – отличным портретистом. Игорь Захаров-Росс еще не окончательно заматерел в своей «европейской» надменности, а был просто отменным сочинителем картин. Геометрия Леонида Борисова еще не приобрела ледяные черты, а пронзала одной лишь чистотой линии. Схватку со временем выиграли немногие – просто именно те, кто действительно очень талантлив и от времени поэтому не очень зависит. Остальные оказались в проигрыше – героическая эпоха оправдывала многое, сегодняшний день все обнажает. Но вещи с газаневских выставок стоят того, чтобы на них посмотреть. Вроде бы почти то же самое, но чище, откровеннее во всем, и в своей ученической цитатности, и в политической незрелой смелости. Впрочем, знающие люди говорят, что тогда и трава была зеленее.
