Следующий нейропсихологический тест показал некоторое ухудшение, но, к моему удивлению, оно было относительно умеренным, поэтому я стал надеяться, что сумею избежать быстрого разрушения. Однако, к несчастью, последующее обследование выявило очень значительное снижение интеллекта. Нейропсихолог сказал мне, что от болезни Альцгеймера не выздоравливают, а потому мне следует заканчивать с работой. Я пытался найти в его словах хоть каплю оптимизма или надежды (ведь этот же нейропсихолог раньше говорил мне, что, возможно, моя томограмма не свидетельствует о дегенеративных изменениях), но тщетно. Стало ясно, что моя болезнь ускоряется и становится неотвратимой.
Я боролся и после того, как нейропсихолог посоветовал мне уйти с работы. Что делать? Почему заболевание прогрессирует?
Бывшая жена предложила поехать в Институт Бака и поговорить с доктором Дейлом Бредесеном, но я был настроен скептически: разве этот человек даст мне ответ на вопрос, на который никто не знает ответа? Есть ли что-то новое в этом мире? Мы почти каждый день видим заголовки о «прорывах» в лечении болезни Альцгеймера, и что? Однако никакой эффективной альтернативы не было, и я подумал, что надо хотя бы попробовать.
В конце 2013 года я встретился с Дейлом, и мы начали работать с различными факторами когнитивного упадка, которые он и его команда изучали в течение нескольких десятилетий, а затем они, получив первые впечатляющие результаты, попытались перевести свои открытия в клиническую область. Несмотря на нарастающий туман в голове, я понял мысль о «36 дырах в крыше», которые нужно залатать, чтобы решить проблему. И я подумал: если описанный им протокол сделает меня хотя бы чуточку здоровее, то, что я теряю, почему бы мне не попытаться?
Я обнаружил, что у меня есть ген ApoE4, а значит, я на самом деле нахожусь в группе высокого риска развития болезни Альцгеймера. Я выяснил, что у меня высокий гомоцистеин – 18, в то время как он должен быть меньше 7, чтобы с возрастом не развилась атрофия мозга. Это позволило предположить у меня дефицит витамина В6, фолата и В12. Витамин Д тоже был низким – 28, а прегненолон упал до 6, хотя он должен приближаться к 100. Цинк был низким (у многих из нас – примерно у миллиарда человек – на самом деле неоптимальный уровень цинка, особенно у тех, кто принимает ингибиторы протоновой помпы для снижения кислотности), а свободная медь оказалась слишком высокой, и у меня были признаки системного воспаления. Я понял, что я имел много оснований грешить на метаболизм.
Изучив список различных факторов когнитивного упадка: от вирусной инфекции и воспаления до инсулиновой резистентности, до подверженности всяческим токсинам и т. д., я осознал, что, возможно, и сам способствовал возникновению проблем с интеллектом. Я соблюдал довольно обычную американо-европейскую диету – с недостатком хороших жиров и избытком французской картошки фри. Я умеренно выпивал, но, наверное, этого было много для человека, борющегося с когнитивными нарушениями. Я жил в состоянии сильного стресса и вел преуспевающий, но сложный бизнес. Недостаточность сна была одним из многих потенциально важных факторов. С другой стороны, я по крайней мере что-то делал правильно: я почти каждый день делал физические упражнения, и я принимал антивирусный препарат валтрекс (Valtrex). Мне было интересно, мог ли на самом деле валтрекс замедлить развитие болезни в первые годы после постановки диагноза, хотя в тот момент я не связывал эти вещи и пил валтрекс просто для того, чтобы бороться с герпесом, от которого время от времени страдал.
В 2013 году результаты протокола доктора Бредесена еще не были опубликованы, но я решил испробовать протокол на себе с помощью моих близких. Однако, начиная его, я, как человек практичный, понимал, что не стоит ожидать слишком многого. Поэтому, когда я встретился с лучшим другом, мы оба пребывали в задумчивости. Мы пришли к выводу, что у нас фантастически замечательная жизнь, пусть даже моя клонится к закату.
Несколько следующих месяцев я сосредоточился на правильном понимании протокола: я полностью пересмотрел свое питание (исключил жареное, алкоголь, ввел салаты, оливковое масло, ночное голодание и начал придерживаться обогащенной растительной пищей кетогенной диеты), делал интенсивные физические упражнения каждый день, улучшил сон, понизил уровень стресса и начал принимать целый ряд пищевых добавок, нацеленных на оптимизацию моей нейрохимии. Каждое утро я плавал в холодной воде или ездил на велосипеде на дальние расстояния. Преодолевая милю за милей и крутя педали все быстрее и быстрее, я начал задумываться о том, а вдруг я смогу перегнать болезнь Альцгеймера?
Первые изменения на самом деле заключались в отсутствии изменений: члены семьи заметили, что когнитивный упадок, который резко нарастал в течение 18 месяцев до начала протокола, практически прекратился. Это стало обнадеживающим достижением. Затем я начал ощущать возвращение своих умственных способностей и исчезновение тумана. Я вдруг стал узнавать лица людей на работе, больше не забывал, с кем обедал, начали восстанавливаться и математические навыки. Примерно через полгода следования протоколу стало ясно, что ситуация исправляется.
До начала лечения по протоколу нейропсихолог советовал мне свернуть бизнес и заняться приведением дел в порядок, так как скоро я не смогу обходиться без ежедневной помощи. Однако через год, после улучшения, я начал думать о другом: а не открыть ли мне новый офис наряду с сохранением старых? После тщательного рассмотрения я решил, что это хорошая идея, и, действительно, новый офис оказался успешным.
Поначалу я находил протокол немного хлопотным (изменения в поведении таковы всегда), но затем следовать ему становилось все легче и легче, поскольку я встроил его в свою повседневную жизнь. Он стал второй натурой. Ну, почти. Ладно, я иногда позволял себе картошку фри и немного вина. Но по большей части я жил по протоколу. И только представьте себе: на работе все стало нормальным!
Конечно, я не знал, сколько будет продолжаться улучшение, но большую часть времени я об этом не думал, потому что снова жил. Я работал, путешествовал, уезжал в отпуск, проводил время с семьей и друзьями; я расцвел. А улучшение продолжалось.
Примерно через два года Дейл предложил мне снова пройти нейропсихологическое тестирование, чтобы документально подтвердить улучшения. Ничего себе предложение, подумал я: а что, если нейропсихолог скажет, что замеченные мною «улучшения» (черт возьми, их и другие тоже заметили) – это просто неправда? Что, если сработал эффект плацебо? Алё, я так стараюсь, неужели это может быть эффект плацебо? А если и так, то я не хочу об этом знать. Какой будет удар для меня, если я обнаружу, что все это сон, некий компромисс с будущим. Кроме того, нейропсихолог всегда настроен в какой-то степени пессимистично (что, конечно, не удивительно, ведь он многие годы наблюдает пациентов с болезнью Альцгеймера). Итак, чем больше я думал о необходимости определить эффективность протокола, тем больше мне не хотелось нарушать уже привычный порядок вещей.
Однако в конце концов меня убедили пройти повторное тестирование, так как это могло в перспективе помочь людям узнать, доказана или нет эффективность использующегося мною протокола, которого придерживались и другие пациенты. Итак, в конце 2015-го, примерно через два года после начала лечения, я с некоторой неохотой отправился на тестирование. Как и на предыдущих сеансах, я провел несколько часов с нейропсихологом, который исследовал функционирование моего мозга. Я затаил дыхание в ожидании результатов…
