В начале карьеры я специализировалась на геронтологии, будучи дипломированной медицинской сестрой и преподавателем сестринского дела. Я заботилась о пациентах с болезнью Альцгеймера в санаториях для престарелых и просто дома, а потому из первых рук знала, что потребности людей с Альцгеймером обычно требуют больше времени и усилий, чем могут уделить им как близкие люди, так и медицинские работники. Я видела, что болезнь Альцгеймера – тяжелое испытание для пациентов и их семей.
Начальная стадия: слабая осведомленность. Моя собственная стадия «непонимания» того, что я болею Альцгеймером, началась более двадцати лет назад, когда у меня случилась сильная депрессия. Тогда я связала это с менопаузой и переездом в другой штат ради новой напряженной и сложной работы в новом университете. Я считала, что причина депрессии в том, что я очень скучаю по семье, которую теперь редко вижу. Доктор выписал мне антидепрессант, который облегчил симптомы. Однако в 2000 году я еще не знала, что депрессия является распространенным ранним симптомом болезни Альцгеймера 3-го типа. В течение последующих двадцати лет я испытывала периоды острой депрессии, которые чаще всего следовали за изменением места жительства или физической травмой. В то время я осознавала наличие у меня проблем с ясностью мышления, но относила эти когнитивные изменения к «нормальному» старению. Возвращаясь к тому времени, когда я преподавала геронтологию среднему медперсоналу, я вспоминаю, что излагала студентам превалирующую теорию о том, что депрессия может вызывать потерю памяти («псевдодеменция») и что после лечения депрессии память возвращается.
Только прочитав статью доктора Бредесена 2016 года о 3-м типе болезни Альцгеймера и вдыхании токсинов, я поняла, что дом, где я прожила пять лет, почти наверняка способствовал развитию Альцгеймера и депрессии. Подвал дома не обрабатывали от плесени. К тому же он располагался слишком близко к оживленной скоростной дороге: выхлопы были такие сильные, что к вечеру у нас с мужем чесались глаза.
Когда я прошла первую когноскопию, то узнала, что по генетическому статусу отношусь к 25 % населения, которые почти не способны перерабатывать дыхательные (ингаляционные) токсины, такие как плесень или загрязнение химикатами и микрочастицами. Я выяснила, что у меня положительный результат по 12 из 15 характеристик, выделенных доктором Бредесеном для болезни Альцгеймера 3-го типа. Сегодня, после лечения ранее скрытой причины – дыхательной токсикации, – я больше не испытываю депрессию, а многие из моих плохих анализов крови, указывающих на воздействие токсинов, стали снова нормальными. Тем не менее 3-й тип болезни Альцгеймера трудно поддается лечению и несколько показателей токсичности продолжают оставаться в моей крови на высоком уровне. Я понимаю, что у меня может развиться гиперчувствительность к воздействию плесени и мне придется избегать экологически рискованных мест, которые мало кому доставляют проблемы. Я рада, что сегодня другие люди вроде меня, которые генетически не способны бороться с токсинами, имеют эффективное лечение и могут выявить свою уязвимость быстрее и раньше, чем я.
Начальная стадия: отрицание. Примерно двенадцать лет назад мои руки начали вдруг дергаться и бесконтрольно двигаться, когда я сама сидела спокойно. Я наблюдала такое же движение рук у пациентов с болезнью Альцгеймера в доме престарелых, где я работала, и у моей тети, когда она заболела Альцгеймером. Думающая часть моего ума сказала: «Альцгеймер», но в определенный момент я отказалась признавать возможность этой болезни, все отрицала и просто не хотела об этом думать. Теперь я понимаю, что отрицала болезнь Альцгеймера, когда уснула в машине и водитель, мой коллега, сказал: «Ты, наверное, во сне на пианино играла». Я помню, как в тот момент воскликнула про себя: «О нет! Это болезнь Альцгеймера. Не хочу болеть Альцгеймером!»
Примерно в то же время я начала неправильно использовать слова, что часто приводило моих слушателей в замешательство. Я объясняла им, что у меня возрастная афазия. И я сама искренне верила в это. Эта проблема сохраняется, но только когда я устаю или пытаюсь поддерживать беседу и сделать что-то, предполагающее несколько действий. Например, однажды, готовя обед для сына и его семьи, я сказала: «В целях безопасности я перестала использовать мобильный телефон, когда говорю» (вместо «веду машину»). Сейчас я знаю, о чем на самом деле говорит использование неверных слов: это показатель риска развития болезни Альцгеймера, а также необходимость соблюдения РеКОД для сохранения интеллекта.
Я очень благодарна судьбе за то, что мой здоровый образ жизни задержал развитие у меня болезни Альцгеймера до того времени, как доктор Бредесен разработал лечение РеКОД и оно стало доступным. В течение последних сорока лет я соблюдаю диету для профилактики рака, в которую входит много фруктов и овощей, большое количество зелени, минимальное количество животного жира и ежедневный зеленый чай. Каждый день я принимаю пищевые добавки от проверенного производителя; их цель – замедлить старение и предотвратить болезнь Альцгеймера.
Я также регулярно делаю физические упражнения – примерно по 30–60 минут не менее пяти дней в неделю. В период после пятидесяти и почти до семидесяти лет я ходила в поход на расстояние 1 741 миль (2 802 км) по Аппалачской тропе
[15].
Симптомы у меня появились в более раннем возрасте, чем у моих родственников в предыдущих поколениях. Более раннее начало характерно для 3-го типа болезни Альцгеймера. Я уверена, что здоровое питание и физические упражнения помогли задержать начало болезни Альцгеймера. Это дало мне бесценное время – время, пока доктор Бредесен создаст РеКОД на основе лабораторных исследований, а потом время для меня самой, чтобы я узнала о протоколе и приступила к изменениям, сохранившим мне жизнь.
Средняя стадия проявления Альцгеймера
Средняя стадия: осведомленность. Пять лет назад два раза за месяц я забыла заехать за внуками и отвезти их в школу. Я больше не могла списывать провалы в памяти на нормальные возрастные изменения. Мой первоначальный балл по монреальской когнитивной шкале составил 24,5/30, то есть у меня были слабые когнитивные нарушения. В это же время томография выявила бета-амилоидные бляшки в мозге, и мне сказали, что у меня развивается болезнь Альцгеймера.
Я совершенно растерялась, так как лечения болезни Альцгеймера не существовало. В то время считалось, что бета-амилоидные бляшки предсказывают развитие болезни в течение 10–15 лет. Я не хотела постепенно умирать от болезни Альцгеймера так, как это было с моими близкими.
Я сказала себе, что, если у меня разовьется это заболевание, я не стану жить, но лишать себя жизни – тоже не вариант. Я могла бы совершить суицид, но понимала, что моей семье и друзьям придется заплатить двойную цену. Я не хотела, чтобы обе семьи переживали эту боль. Мои близкие уверяли меня, что будут заботиться обо мне, даже если у меня разовьется болезнь Альцгеймера. Радуясь их бесценной поддержке, я все равно ощущала безнадежность.
