«Скоро узнаем. Если голдхоулцы посещали Солнечную систему, то должны знать и о существовании разумной жизни на Земле. Представляешь, – Нестор выдал мысль, схожую с хихиканьем, – мы окажемся потомками какого-то голдхоулского императора?»
Жанна улыбнулась.
«Что тебя радует в первую очередь? Что ты потомок рептилоида или родственник их императора?»
«Такие родственнички мне без надобности. Можно было бы как-то использовать это обстоятельство».
«Фантазёр!»
Мыследар между тем переговорил с несколькими членами семьи мужского пола, оставил одного из них вместо себя в рабочем модуле и с двумя другими родичами занял место в капсуле, удивительно похожей на ангтигравитационную лодку из романа Мартынова «Каллистяне». Нестор очень любил этого писателя двадцатого века и помнил в его произведениях каждую деталь.
«Олити!»
«Что? – не поняла Жанна. – Что ещё за Оля – ты? Я не Оля».
«Летательный аппарат каллистян. Не читала Мартынова?»
«Я не любитель фантастики».
«Мы могли бы перемещаться и без технологической поддержки, – заметил Мыследар, – однако потребовалось бы намного больше времени».
Капсула, верхняя часть которой оказалась абсолютно прозрачной, стартовала с верхней обзорной площадки здания, и под ней развернулась панорама поселения плазмиков, занимавшего ущелье глубиной в пару километров, шириной в несколько и длиной около ста – по прикидкам Нестора.
Поселение, а по сути город, называлось Соама (так можно было перевести его название с мысленной речи на язык звуков) и не являлось столицей. Оно представляло собой одну из коммуникационно-жилых зон, усеивавших всю звезду-планету, покрытую океаном низкотемпературной плазмы. Всего, по заверениям Мыследара, на Космороде насчитывалось около десяти миллионов таких поселений. А так как сельского хозяйства в понятийном поле землян плазмики не имели (их тела требовали прямого энергетического питания), то эту сферу бытия занимал другой вид деятельности, близкий к земной энергодобыче. Но если в нынешние времена основным источником земной энергетики были тепловые, атомные и гидроэлектростанции с небольшой долей альтернативных добыч – ветровых, приливных, фотоэлементных, то на Космороде существовал целый спектр средств, вырабатывающих энергию «разного вкуса», всего больше сотни. И плазмики питались этими «полиэнергетическими консервами», как люди – продуктами биологического происхождения.
Обо всём этом Мыследар поведал гостям, пока лодка поднималась над поверхностью коричневого карлика и набирала скорость.
Первой достопримечательностью для путешественников стала столица Косморода – Соацета, что опять-таки позабавило Нестора, вспомнившего, что столица Марса в романе Алексея Толстого «Аэлита» называлась Соацера. Он даже подумал, не наведывался ли автор к плазмикам, как сейчас сам Нестор.
Столица произвела на гостей неизгладимое впечатление, хотя по размерам она, располагавшаяся на крестообразном перекрёстке ущелий, ненамного превышала Соаму. Но её фрактальная архитектура заставила Нестора и Жанну, образно говоря, затаить дыхание, и они могли бы часами разглядывать сростки геометрически безупречных конструкций, созданных мастерами-архитекторами Косморода.
«Музыка!» – восхищённо выдохнула Жанна, очнувшись от вопроса экскурсовода: «Каковы ваши впечатления, сударыня?»
Разумеется, это слово он не произносил вслух, но его обращение к земной женщине вполне можно было перевести как «сударыня». Нестора же он называл не иначе как «друг-землянин».
«Поддерживаю, – пришёл в себя и Нестор. – Это не архитектура, а песня пространства! Музыка!»
«Благодарим за оценку. Кстати, ваша земная музыка нам нравится. Только она и способна выразить гармонию геометрий живой природы».
«Откуда вам известна наша музыка?» – удивился молодой человек.
«От вас, друг-землянин. У вас в личном кластере, который вы называете душой, часто слышатся разные мелодии».
«Да ты, я вижу, музыкант!» – пошутила Жанна.
«Да нет, – смутился Нестор, – просто я иногда зацикливаюсь на какой-нибудь песенке. Дружище, но ведь вы не имеете ни ушей, ни такого вида искусства, как музыка».
«Почему же не имеем? Ушей у нас, таких, как у вас, действительно нет, по сути всё моё тело – уши. Музыка же не является для нас отдельным направлением искусства. В природе все физические явления сопровождаются звуками, пусть их композиции и не позволяют отнести эти звуки к гармоническим построениям ритмики. Но по определённым акустическим закономерностям, сводимым к математическим соотношениям, порождающим необыкновенной силы ряды вибраций, которые вы называете эмоциями, мы легко понимаем и оцениваем музыкальный язык. Ваша душевная музыка бывает атональной, не совсем ритмичной и композиционно несложной, но она отражает вашу культуру».
«И каков уровень моей… э-э, культуры?»
«Очень высокий», – простодушно ответил Мыследар.
Жанна мысленно подмигнула ему.
Если бы мог, он бы покраснел.
«Я представить не мог, что мы можем быть так близки по восприятию Мироздания».
«Мы ещё не раз будем удивлять друг друга», – рассмеялась женщина.
Лодка всплыла к небу, меняющему зеленоватый оттенок на фиолетово-красноватый. Колпак лодки потемнел, спасая зрителей от могучего потока всплывшего над горизонтом купола центральной звезды системы. В глубине небес стали видны какие-то ажурные кольцевые и крестообразные структуры.
«Самиамира, – перевёл внутренний «переводчик» Нестора мысленное слово экскурсовода. – Энергетические щиты. Прикрывают Соацеру от вспышек на Всеволоде».
«На ком?» – удивилась Жанна.
«Так они называют свою центральную звезду, – ответил Нестор вместо Мыследара. – Всеволод, то есть владыка всего мира».
«Первый раз слышу название их солнца».
Лодка понеслась над поверхностью коричневого карлика примерно на высоте двадцати километров.
Мелкие детали ландшафта перестали быть различимыми, зато стал отчётливее виден рисунок кратеров и ущелий, избороздивших лик Косморода. Кратеров было много, но не все они были метеоритными. Из объяснений Мыследара можно было понять, что самые большие кратеры – до ста километров в поперечнике – созданы взрывами газов, скапливающихся под верхним слоем остывающей звезды. Поэтому имели эти кратеры весьма необычный вид – гигантских раскрывшихся тюльпанчатых чаш.
Лодка зависла над одной из таких чаш.
«Кратум, – сказал Мыследар. – Один из самых больших экструзионных куполов на Космороде. Диаметр, – он произнёс несколько мысленных терминов, которые Нестор перевёл как – двести километров, глубина – пятьдесят».
Аппарат снизился, стал виден рисунок сооружений на дне кратера, напоминающий крестообразный частокол «дымовых» труб и шпилей.
«Нотр-Дам», – пришла на ум весёлая мысль.
