Громом среди ясного неба прозвучало убийство наследника престола эрцгерцога Франца Фердинанда, его супруги Софии и наместника Боснии и Герцеговины фельдцехмейстера Оскара Потиорека 15 июня 1914 года по старому стилю сербом Неделько Чабриновичем. Его граната попала прямо в пассажирский отсек кабриолета. В тот же день Австро-Венгрия выдвинула заведомо неприемлемый ультиматум Сербии, и через три дня объявила ей войну, несмотря на практически полное выполнение Сербией ультиматума. Однако немедленного наступления не последовало, хотя австрийская артиллерия взяла под обстрел Белград. Россия пообещала Сербии военную помощь, в том числе открытие второго фронта на австро-российской границе, но не объявила общую мобилизацию, подняла по тревоге только малую часть военных округов, примыкающих к Австро-Венгрии. Премьер-министр Франции в это время находился в России, но с его стороны жесткой поддержки как действий России, так и Сербии, не последовало, что дало германской стороне повод усомниться в действенности военного договора стран Антанты.
Метания с объявлением полной мобилизации продлились трое суток, чему способствовала телеграмма Вильгельма II Николаю II. Реально Германия уже провела мобилизацию и в эти три дня занимала позиции в Эльзасе и Лотарингии. Затем последовал германский ультиматум России прекратить мобилизацию, и после истечения его сроков Вильгельм объявил войну России. Через сутки Николай с балкона Зимнего дворца объявил, что вынужден отвергнуть ультиматум. В целом становилось абсолютно очевидным, что официально Первая мировая война началась.
Ко мне же 14 июня в Вильно поездом приехала Кристина Павловна, у которой были «весьма важные новости». Она – в тяжести! Блин! А вовремя-то как! Уже третий месяц. Я, действительно, приезжал по делам в Гатчину в это время, когда организовывал передачу в Либаву комплектующих для лодок и истребителей. Оба тогда соскучились основательно… В первый день по ее приезду мы мирно обсуждали эти новости, а на второй день мне стало понятно, что ее требуется срочно отправить обратно. Она, похоже, обиделась, но я купил ей обратный билет, а сам уехал, еще раньше ее, в Августов, где требовалось срочно заканчивать подготовку мест дислокации для четырех эскадрилий. Так получилось, что более мы с ней так и не встретились, так как по моему совету она уехала из Гатчины к своей матери в Эстляндию. Некоторое время письма от нее приходили, затем нам несколько раз сменили полевую почту, а я точный адрес в Эстляндии где-то потерял. Впрочем, мирной жизни уже не намечалось, от слова совсем.
Первый боевой вылет мы совершили через семь дней после этого, рассеяв подходившие подкрепления к мосту королевы Луизы, который практически без потерь заняли гвардейцы 1-го Гвардейского кавполка, обеспечив беспрепятственную переправу через Неман. В тот же день, чуть южнее у Вержболово, с нашим участием была взята станция Эйдткунен, и во встречном бою, опять-таки с помощью конницы, взята станция Шталлупёнен, на которой захватили большое количество осей для германских вагонов. В обоих случаях именно действия авиации во многом способствовали быстрому продвижению войск вперед. С этого момента при штабе армии и в штабах корпусов появились постоянные наши представители. Увы, только в первой армии. Вторая, по совершенно непонятным причинам, атаковала противника только через трое суток. К тому времени я выполнил уже 16 вылетов, большей частью для поддержки действий 2-го пехотного корпуса генерала Шейдемана, который от Августова успешно продвигался вперед, занял Лик, Арысь, подошел к крепости Боен, обойдя укрепления противника, выявленные еще в 13-м году штабс-капитаном Нестеровым, и преодолев 96 километров за трое суток. Пешим порядком! В его корпусе существовал единственный 31-й казачий полк и четыре пехотных дивизии. Тем не менее казаки вышли на окраину Растенбурга и блокировали перевозки по одной из важнейших железных дорог Восточной Пруссии.
Не менее успешно действовал на правом фланге кавалерийский Гвардейский корпус, который продвигался на Кенигсберг с севера, взял Тильзит, Гросс Скайсгиррен, и двигался на Лабиау. В центре наступление некоторое время сдерживал 1-й армейский корпус Франсуа, активно контратаковавший армию Ренненкампфа, но к исходу пятых суток наступления корпус практически перестал существовать. Сказывалось то, что большинство офицеров и унтеров 1-й армии имели немалый опыт боев в ходе японской войны, плюс армейская артиллерия была отлично подготовлена для стрельбы с закрытых позиций. Ну и мы успевали сбросить данные авиаразведки в штабы дивизий и корпусов. Плюс постоянно давили на районы выгрузки и развертывания войск. Увы, с немецкой авиацией в первые дни мы не сталкивались, ее немцы полностью отправили на Западный фронт. По нашим сведениям, флотская авиация в Кенигсберге существовала, но, видимо, армейцы и флотские между собой договориться не могли. Достаточно успешное наступление на левом фланге, хотя и не такое стремительное, как на правом, поставило командование немецкой армией в «позу прачки». Относительно малочисленная 1-я армия за счет двух обходных ударов создала угрозу окружения трех немецких корпусов 8-й армии. А прорыв армии Самсонова обрекал всю армию на большой котел. Единственное «но»: Самсонов наступал всем фронтом, стараясь «держать линию». Фланговых ударов он не наносил. Попытки надавить на него парировал приказом по фронту. Ему поставлена именно такая задача.
На третий день наступления, поняв замысел русского командования, немцы решились атаковать Реннекампфа всеми имеющимися силами, введя в бой 1-й резервный корпус, однако, в том числе из-за действий нашей авиации, одновременный удар всеми имеющимися корпусами был для немцев невозможным. Последовали атаки одна за другой на разных участках фронта. На рассвете 23 июня две дивизии немцев атаковали 28-ю правофланговую пехотную дивизию севернее Гумбинена. Причем одна из них уперлась в позиции Лейб-гвардии Кексгольмского полка, и в течение четырех часов пыталась выбить его с позиции. Мы трижды за это время совершали бомбо-штурмовые удары по атакующим. 1-я немецкая кавдивизия успешно обошла 28-ю дивизию и попыталась ударить с тыла, но была атакована всеми тремя эскадрильями и рассеяна еще на рубеже атаки. Удачно действовала артиллерия соседней 29-й нашей дивизии, буквально разметавшей огнем с закрытых позиций выдвинутую на прямую наводку артиллерию противника. В ходе боя пришлось садиться у небольшого села Пилькаллен (не город, а село), где «отдыхал» Хан Нахичеванский, категорически отказывающийся покидать уютное село. Лично он был легко ранен в руку, а его начштаба был убит вечером предыдущего дня. После этого конники пришли на выручку 28-й дивизии и добили немецкую конницу у Гумбиненского леса.
Прошло четыре часа, и немцы вновь атаковали теперь части южнее Гумбинена, но попали под мощный обстрел русской артиллерии и начали отход, причем большая часть 35-й пехотной дивизии немцев навсегда остались в тех местах. Мы зафиксировали их отход и сообщили об этом в штаб армии и начальнику корпуса генералу Епанчину, который начал преследование корпуса Макензена. Подошедший резервный корпус фон Белова решительных действий не предпринимал и начал отступление вместе с частями Макензена. Вечером 1-я армия вошла в Инстернбург, где состоялся парад войск. Ну как же без этого? Жизнь просто обязана состоять из одних парадов. В тот же день ночью Инстернбург был подвергнут бомбардировке с воздуха, малоэффективной, по моему мнению, но с использованием авиабомб калибра 250 килограммов. А зенитно-пулеметные дивизионы, оба, находились в Шталлупёнене, куда перенес свою ставку командующий. Пришлось взлетать ночью на СКМ-2МП, поплавковых истребителях, которые могли долго барражировать в воздухе и искать место вылета дирижаблей. Их аэродром был обнаружен под Алленштайном. Первый возвращающийся «Парсеваль» обнаружили на высоте около 3 километров. Он шел без сопровождения, и мы атаковали его сверху, с высот, недоступных для немецких самолетов. К тому же ни одной огневой точки у него вверх не смотрело. Трассирующие пули прошили его, и он вспыхнул весь. Я приподнялся в кабине и перезарядил оба «льюиса». Кстати, диски пришлось сильно дорабатывать, большинству менять замок пришлось, так как не подходил любой диск к любому пулемету. Сменить диск была целая проблема. А делать приходилось это одной рукой и снизу-вверх. Второй дирижабль шел под охранением из пяти истребителей, это был новейший жесткий «Шютте-Ланц», и шел он не к Алленштайну, а возвращался в Кенигсберг. Его сопровождало пять «Fokker A1», которые по умолчанию, по буквенному обозначению, были не вооружены. Фактически на всех пяти машинах стояли пулеметы «Шпандау», с синхронизатором. Это «открытие» и определило характер боя. Я заложил широкий вираж, с целью выйти сзади-выше «Z-4», а вражеские монопланы довольно шустро крутнулись и попытались набрать большую высоту. Увы, их двигатели работали только в одном режиме, это были «гномы», поэтому ни прибавить, ни убавить скорости они не могли. Многочисленными расчалками они сильно напоминали мой «дельтаплан». У них была «мачта», с помощью которой «работало» тонкое крыло без несущего лонжерона. Помешать атаке на «Цеппелин» они были не в состоянии. Двое из них попытались поставить заградительный огонь, остальные не успели выполнить этот маневр. Что сказать? Живучесть жесткого дирижабля гораздо выше и горит он поотсечно, но горит не хуже, чем любая водородная зажигалка. Затем пришлось удивляться немцам истребителям, когда мы с Павлом, моим ведомым, слитно выполнили «петлю Нестерова», ее правда называли несколько по-другому, но это неважно, мы оказались в хвосте у «пятерки», хотя строй немцы не держали и действовали сами по себе. В отличие от них, мы могли регулировать свою скорость, и буквально зависать у них за спиной, и бить короткими очередями с 50-метровой дистанции. Одной атаки хватало за глаза. Когда остался один из «пятерки», то мы предложили ему следовать за нами. Павел висел у него на хвосте, а я зашел сбоку и подал ему сигнал, следовать за нами. Он не понял, пришлось показывать ему все руками. Дошло, но после очереди Павла по плоскости. Удивительное дело, но он даже и не пытался нас обстрелять на проходах, мы опережали его по скорости, и долго плестись в хвосте у него не могли. К тому же у нас были бипланы, которые были гораздо маневреннее его моноплана. Топлива ему не хватило, пришлось Павлу садиться вместе с ним на какую-то поляну, а мне по прилету направлять к ним эвакуационную команду. Впрочем, еще до ее отправки, прилетел Павел, который пересадил немца в пустой бомболюк, а у его самолета выставил охрану. В плену оказался Unterleutnant Бёне. Пробыл он у нас не слишком долго, его обменяли через Швецию. В первый год войны Красный Крест творил, что хотел, на территории России. Кстати, он вернулся в Германию и стал асом. Погиб в авиакатастрофе, точнее в воздушном бою, но столкнувшись с другим немецким асом Освальдом Бёльке. Оба погибли. Но тогда это был довольно испуганный молодой человек, которого потрясла та легкость, с которой мы расправились с его соратниками. Мы бы сбили и его, но требовался в целом виде синхронизатор с его машины. А мы были глубоко в тылу у немцев. О наших намерениях он ничего не знал и был уверен, что мы проявили большое благородство. Кстати, эти самые «фоккеры Е1» стали грозой Западного фронта. Мы же увидели первую полевую переделку «фоккер ЕА1», невооруженного моноплана в вооруженный, причем с солидным запасом боеприпасов. Нам это было крайне интересно, так как СКМ-1 изначально был монопланом, но у нас не было синхронизаторов, поэтому пришлось использовать бипланную схему. С механическими синхронизаторами я знаком не был, да и лезть в эти дебри особо было некогда. Пулемет и его «причиндалы» мы сняли и отправили в Ковров Дегтяреву, который разрабатывал схожее устройство. Вдруг пригодится? Впрочем, первый надежный и легкий синхронизатор для «Максима» и «Льюиса» сделал капитан Александр Вегенер, штатный командир 1-го звена Гатчинской школы. Начиная с августа месяца 1914 года пулеметы на всех машинах переехали под капот, кроме тех, которые использовали биротативные двигатели, и в крылья. А СКМ-2М вновь стал монопланом, хотя бипланы еще долго выпускались, так как полностью отвечали всем условиям воздушной войны, а посадочные характеристики у них были лучше. Но пулеметы переехали в нижнее крыло, где их было легче обслуживать.
