Иногда он поднимался наверх и стоял в дверном проеме, но смотрел не на нее, а в окно напротив, прикрыв лицо рукой и трогая щетину. Порой он говорил вещи, которые, казалось, порождали вопросы, но эти вопросы так и не были заданы. Иногда спрашивал об Анджеле, о том, какой она была в детстве.
— Ты говорила, что у нее вспыльчивый характер, — вспоминал он, или: — Ты всегда говорила о ее безумном воображении. Даже называла его кровожадным. У нее было кровожадное воображение?
Порой он задавал прямые вопросы:
— Как ты думаешь, она ревновала? Завидовала нам из-за Бена?
Когда Бен был жив, они обсуждали, как трудно Анджеле не проводить сравнения между их сыном и ее. Бен быстро развивался, был разговорчивым, подвижным и смышленым ребенком и научился считать еще до того, как ему исполнилось три года.
— Через год он уже будет читать! — любил говорить Тео.
Карле даже пришлось попросить его перестать хвастаться.
Дэниел был другим. Постоянно капризничал, плохо спал, очень долго не ходил, а только ползал, и заговорил лишь в два с половиной года. Он был неуклюжим и нервным маленьким мальчиком, склонным закатывать бурные истерики.
— Как думаешь, — спросил Тео, — она завидовала тому, каким чудесным был Бен? Потому что Дэн немного странный, разве нет? Я понимаю, что необъективен, никто к своим детям не относится объективно, но при всем при этом я считаю, что, объективно говоря, Бен был просто потрясающим мальчиком. Он был…
— К чему ты клонишь? — Голос Карлы звучал хрипло и напоминал старушечий. — Что ты хочешь этим сказать?
Он подошел ближе к кровати — лицо раскраснелось, глаза расширились.
— Я тебя спрашиваю, не завидовала ли Анджела? Если на каком-то уровне она…
Карла ухватилась за простыни и с трудом села.
— Ты спрашиваешь, не думаю ли я, что моя сестра специально оставила дверь открытой? Потому что наш сын был во всех отношениях лучше, чем ее? Ты спрашиваешь, не считаю ли я, что она хотела, чтобы Бен умер?
— Нет! Господи, нет! Не то чтобы она желала его смерти, нет. Боже! Я не говорю, что она сделала что-то нарочно, я просто размышляю, что, если на каком-то подсознательном уровне она…
Карла упала на кровать и накрылась одеялом с головой.
— Оставь меня, Тео. Пожалуйста, уйди!
Прошел год, прежде чем Карла заново выработала привычку вставать по утрам, принимать душ и одеваться. И прошло полтора года, прежде чем она тайком увиделась с сестрой. Сказав Тео, что записалась на занятия йогой, Карла облачила свое слабое располневшее тело в спортивные брюки и футболку и отправилась к дому сестры на Хейвордс-плейс. Когда Анджела открыла ей дверь, Карла в шоке отпрянула: сестра постарела не на полтора года, а на десятилетия. Она была чрезвычайно худа, череп туго обтягивала пожелтевшая кожа, и вся она казалась какой-то изможденной и опустошенной.
Волосы Анджелы поседели за ночь. Во всяком случае, так она сказала. Обе сестры поседели рано, но Анджела утверждала, что во вторник легла спать брюнеткой, а в среду проснулась почти полностью седой. В один миг. У нее были длинные волосы, и она их не красила.
— Я похожа на колдунью из сказки, правда? — сказала она. — И пугаю детей в супермаркете.
Анджела пошутила, но Карле шутка не показалась смешной. Она тоже не красила волосы и, начав седеть, просто очень коротко постриглась.
— Тебе повезло, — продолжила Анджела, и Карла вздрогнула. — У тебя красивая форма головы. А если я отрежу волосы, то буду похожа на инопланетянина.
Это был комплимент, но Карлу от этих слов покоробило. Ей не понравилось слово «повезло» в устах сестры, и уж тем более применительно к ней.
— Нельзя поседеть в одночасье, — раздраженно сказала она. — Я специально проверяла. Это миф.
Все так, хотя правдой было и то, что она читала о молодых женщинах, намного моложе их с сестрой, советских женщинах, сражавшихся за свою родину во время Второй мировой войны, которые сталкивались с таким неописуемым ужасом, что седели за ночь. Она читала о камбоджийских женщинах, которые от ужаса теряли зрение.
— А со мной произошло именно так, — возразила Анджела. — И не говори мне, что этого не может быть. Откуда тебе знать, ведь тебя не было рядом.
«Занятия йогой» стали еженедельными и были для Карлы своего рода тренировкой в достижении цели. Она верила в пользу упорной работы. Считала, что самые важные вещи реализовать труднее всего, но если как следует постараться, то усилия, скорее всего, увенчаются успехом. Можете назвать это правилом десяти тысяч часов. Сможет ли она простить сестру, если потратит на попытки сделать это десять тысяч часов? Никакой гарантии не было, но это казалось разумным направлением. В конце концов, ее родители умерли, и сын тоже умер. В этом мире у нее осталось так мало близких людей: только Анджела с маленьким Дэниелом и, конечно же, Тео, хотя в глубине души, не перестававшей кровоточить, она сознавала, что им с Тео никогда не удастся пережить то, что с ними случилось.
Однажды, придя навестить Анджелу, Карла услышала за входной дверью шум и разговор на повышенных тонах. Едва она закончила стучать, как дверь с силой распахнулась — сестра дернула ее так, будто хотела сорвать с петель.
— Господи! — воскликнула она, увидев Карлу. — Совсем вылетело из головы, что сегодня наш день. Дэниел не пошел в школу. Он… — запнувшись, она пожала плечами. — Он просто… не пошел в школу.
Как всегда, они сели в гостиной, и через некоторое время Дэниел спустился поздороваться. Если Анджела за полтора года разлуки постарела на десять лет, то Дэниел почти не изменился. В девять лет он был все еще маленьким для своего возраста, смуглым и нерешительным. У него была привычка незаметно подкрадываться и появляться внезапно, без предупреждения, выставив руки перед животом.
— Как маленький зверек, — с улыбкой прокомментировала Карла.
— Маленький дикарь, — поправила ее мать.
В тот день он неожиданно возник в дверях и, оскалив зубы с металлическими скобами, произнес:
— Привет, тетя Карла!
— Господи, Дэниел, не делай такое лицо! — одернула его Анджела. — Все эти чертовы брекеты, — пояснила она. — Он теперь нормально не улыбается. Большинство детей, когда их носят, пытаются как-то скрыть зубы. Но только не он — все время эти жуткие гримасы!
— Анджела… — с укоризной обратилась к ней Карла, понизив голос, когда Дэниел исчез так же незаметно, как и появился, — он же тебя слышит!
Ее сердце, вернее, то, что от него осталось, разрывалось от жалости к племяннику.
В следующий раз она купила ему огромный набор цветных карандашей и отнесла в его комнату. При виде подарка у него загорелись глаза.
— О! — выдохнул он, переполненный радостью. — Тетя Карла! — Он улыбнулся своей жуткой улыбкой и обнял ее за талию тощими руками.
