— Не будь такой размазней, — сказала Лоррейн.
Мириам не стала спорить: ведь они только что помирились после последней ссоры из-за парня по имени Иэн Гладстон, который много лет нравился Мириам и с которым Лорри закрутила на вечеринке. Об этом Мириам узнала позже.
— Мне очень жаль, — объяснила Лорри, — но ты его не интересуешь. Я спросила, нравишься ли ты ему, и он сказал, что нет. Я не виновата, что он выбрал меня.
После этого они не разговаривали неделю, но других подруг у Мириам не было, да и Иэн Гладстон того не стоил.
— Он целуется, как стиральная машина, — сказала Лорри, смеясь и описывая в воздухе круги языком.
Тогда это казалось мелочью.
На ферме Джез скрутил косяк. Он сидел на софе в гостиной, согнув длинные ноги и высоко подняв колени. Лизнул бумагу, проведя толстым языком по покрытому клеем краю, и аккуратно скатал самокрутку указательным и большим пальцами. Потом зажег ее, сделал затяжку и протянул Лоррейн, переминавшейся с ноги на ногу у дивана. Мириам осталась стоять у двери. Лоррейн сделала затяжку, потом вторую и предложила косяк Мириам, которая отрицательно покачала головой. Лоррейн сделала большие глаза, как бы говоря «Давай, не дрейфь», но Мириам снова покачала головой. Джез слез с софы, забрал у Лоррейн самокрутку и, медленно выйдя из комнаты, направился в глубь дома.
— Кто-нибудь хочет пива? — крикнул он через плечо.
— Пойдем, — прошипела Мириам Лоррейн. — Я хочу убраться отсюда.
Согласно кивнув, Лоррейн посмотрела в грязное окно на машину, а затем снова на Мириам.
— Может, сказать ему, что нам нужно вернуться в школу? — предложила она. — Нет, давай просто…
Джез вернулся слишком быстро и принес две бутылки пива.
— Думаю, — сказал он, не глядя на них, — нам с Лоррейн надо ненадолго уединиться.
Лоррейн засмеялась и сказала:
— Нет, все в порядке, только нам действительно пора уезжать.
Джез поставил бутылки на пол, быстро подошел к Лоррейн и ударил ее по горлу.
Ноги Мириам налились свинцом и не желали слушаться. Она пыталась убежать, но все время спотыкалась о разбросанные повсюду вещи, и он поймал ее у входной двери, схватил за завязанные в конский хвост волосы и с силой рванул назад. Она упала. Джез поволок ее в глубь дома по покрытому мышиным пометом и окурками полу. Лоррейн лежала на боку — глаза широко открыты, взгляд безумный, при каждом вздохе она издвала странный хрип. Мириам окликнула Лорри, но Джез сказал, что, если она еще раз откроет свой поганый рот, он ее убьет.
Он отвел Мириам в пустую комнату в задней части дома и толкнул на пол.
— Жди здесь, — сказал он ей. — Много времени это не займет. — Потом закрыл дверь и запер ее.
(Что не займет?)
Она подергала дверную ручку, потянула дверь на себя, толкнула ее и даже попыталась выбить с разбега.
(Что не займет?)
Ей показалось, что она слышит плач Лоррейн.
(Что не займет?)
Позади нее находилось окно — достаточно большое, чтобы попробовать в него пролезть, и, к счастью, только с одним стеклом. Окно было заперто, но тонкое стекло оказалось старым и треснутым. Мириам сняла футболку и обернула ею руку. Попыталась выдавить стекло, но действовала слишком осторожно. Ей не хотелось шуметь. Или пораниться.
Она напомнила себе, что то, что ждет ее впереди, будет гораздо хуже порезанной руки. И что времени у нее мало. Ровно столько, сколько ему понадобится, чтобы разобраться с Лоррейн.
Она снова ударила по стеклу, на этот раз сильнее, а потом — уже со всей силы. Стекло разбилось, и рука, по инерции продолжив движение, налетела на торчащий осколок. Он глубоко вонзился ей в предплечье, заставив вскрикнуть от шока и боли. Чтобы заглушить собственные крики, она в отчаянии запихала себе в рот окровавленную футболку. Потом замерла и прислушалась. Было слышно, как в доме кто-то ходит — скрип, тяжесть шагов на половицах.
Затаив дыхание, Мириам слушала и молилась. Молилась, чтобы он ее не услышал, чтобы не стал спускаться вниз. Она молилась и молилась, обливаясь слезами и чувствуя запах собственной крови; молилась, чтобы он за ней не пришел.
На улице было еще светло. Мириам бросилась было к машине, но ключа в замке зажигания не оказалось, и она побежала дальше. Мириам бежала по извилистой грунтовой дороге, оставляя на ней капли крови из порезов, которые получила, протискиваясь сквозь разбитое окно. По ее лицу и шее тоже текла кровь — он с корнем выдрал ей волосы, когда волочил по полу.
Вскоре она уже больше не могла бежать и перешла на шаг. До шоссе было еще далеко, хотя Мириам думала, что оно должно быть ближе, — неужели она свернула не туда?! Но никаких поворотов она не помнила, да и перекрестков тоже. Была только эта дорога и никаких других, и казалось, что она не имеет конца и никто по ней не ездит.
Уже совсем стемнело, когда она услышала шум. Она взглянула на безоблачное небо, на яркие звезды над головой и поняла, что это не гром, а машина. От радости у нее даже ноги подкосились. Кто-то ехал! Кто-то ехал! Но надежда затуманила ей разум лишь на несколько секунд, и эйфория быстро сменилась животным страхом. Машина приближалась сзади — не со стороны шоссе, а с фермы — и она, не видя ничего перед собой, кинулась в сторону от дороги. Там оказался забор из колючей проволоки. Она перелезла через него, снова поранившись, спрыгнула в канаву и прижалась к земле. Услышала, как машина замедлила ход, а потом над ней скользнул свет фар. Машина поехала дальше.
Мириам не стала сразу вылезать из канавы и сама не знала, сколько в ней пролежала. В конце концов она поднялась и перелезла через забор обратно. Руки, ноги, все ее тело было в порезах и ссадинах, трусики пропитались мочой, а рот стал липким от крови. Она снова пустилась в путь, постоянно падая и тут же поднимаясь, но не сдавалась и продолжала идти. Вскоре она добралась до заправочной станции. И ее сотрудники вызвали полицию.
Но было уже поздно.
Сумевшая спастись
Девушка продолжала плакать, звать на помощь и изо всех сил колотить в дверь, сбивая руки в кровь. Она зовет подругу по имени — сначала тихо, а потом все громче и громче, пока ее крик, разносящийся эхом по дому, не заставляет умолкнуть птиц и замереть все живое. Теперь тишину нарушают только ее жалобные крики.
В этой тишине вдруг громко хлопает дверь, и звук этот такой оглушительный, что заставляет содрогнуться даже землю. Ничего громче в своей жизни девушка не слышала.
Она больше не кричит. Она улавливает какое-то движение — это шаги, быстрые и настойчивые, и они приближаются. Падая и извиваясь, она отползает назад и забивается в угол комнаты, где прижимается спиной к стене, обхватывая себя руками. И скалит зубы.
Приближаясь к двери, шаги замедляются. Она слышит шарканье подошв о камень, лязг ключа в замке, щелчок, когда он поворачивается. Ее кровь кипит, и она готова, теперь она готова для него. Она слышит его вздох. Тише, большая девочка. Тише, дурнушка. Сейчас не твоя очередь. Снова раздается щелчок, и ее кровь успокаивается, внутри все расслабляется, словно волна прорвала плотину. На полу растекается лужа горячей мочи.
