– За мной! – звонко крикнула госпожа Шульц и лихо перемахнула через широкий сухой ров, подпрыгнула, ухватилась руками за верх кирпичной стены с оконными проёмами и миг спустя исчезла в одном из них.
– О-го-го! – завопил второгодник Воротников и ринулся следом. За ним – и вся остальная рота.
Перебраться через ров, хоть и глубокий, но с довольно пологими скатами было не так трудно; однако окна в фальшивой стене оказались преизрядно высоко, и взобраться сразу удалось одному лишь Воротникову, да и то еле-еле.
– Руку давай! – запоздало крикнул Федя, но Севка успел спрыгнуть на другую сторону.
– Солонов! Подсади! Я тебя втащу! – Долговязый Юрка Вяземский нетерпеливо подпрыгивал возле самой стены.
Фёдор привычно упёрся спиной в кирпичную кладку, согнул колени, сложил руки лодочкой; Юрка ловко ступил в них, оттолкнулся, подтянулся – и вот он уже протягивает Феде руку, готовый вздёрнуть его наверх.
Второе и третье отделения тоже толпились, взволнованно гомоня, около своих стенок. Но, поскольку Воротников был «первым силачом» в роте, его отделение и вырвалось вперёд.
Как-то Федя Солонов вдруг забыл и про взрывы, и про бомбистов.
Сейчас нужно было, чтобы его отделение пришло бы первым.
Петя Ниткин неспешно трусил следом, обходя препятствия по дорожке, засыпанной крупным песком, и старательно делал заметки.
– Так нечестно! – возмутился Бобровский, старательно пыхтя в спину Феде. Ему приходилось нелегко, однако он, похоже, из кожи вон лез, чтобы удержаться в головах отделения. – Почему мы тут… – фух! Фух! – отдуваемся, а этот?!
Он думал, что Ирина Ивановна ничего не слышит и не замечает. Однако оказалось, что госпожа Шульц, успев лично пройти всю полосу, вернулась к пыхтящим кадетам и следила за ними, уперев руки в боки.
– Та-ак!.. Господин Бобровский!.. Вы, кажется, недовольны?
– Н-никак нет! – поспешил выпалить Лев.
Ирина Ивановна посмотрела на него подозрительно и покачала головой.
– Нитка! Нитка! – орал меж тем Воротников, совершенно забыв уже, как отнимал у Пети завтрак. – Гляди! Гляди сюда! – и ловко подтягивался, первым запрыгивая в высокое окно, откуда надо было съезжать вниз по канату.
– Вижу! – отвечал справедливый Ниткин, делая пометки.
Тут только до всех дошло, что неуклюжий и смешной кадет Петя Ниткин, оказывается, очень важен и нужен.
– Ниткин! Ниткин! – раздавалось со всех сторон. – Петя, Петька!.. Меня! Меня запиши!..
Отделение Феди Солонова пришло первым – то есть первым пришёл второгодник Воротников, победно вскинувший руки; следом за ним – длинный Юрка Вяземский, а Фёдор – третьим.
И всё было бы хорошо, даже преотлично, если бы…
Второе отделение отставало и от первого, и от третьего, однако шли они тесным клубком, не растягиваясь, никто не вырывался вперёд и не отставал.
А вот два других растянулись цепочкой, кадеты послабее, поробее тянулись позади. И, оглянувшись, Федя вдруг вспомнил, что Ирина Ивановна говорила «зачёт по последнему», а это значило, что они сейчас проиграют!..
– Воротников! Юрка! – завопил Солонов, спрыгивая с площадки, на которой они все стояли.
Севка Воротников ничего не понял, а вот Вяземский – напротив.
Бросились все назад, к отстающим.
Костя Нифонтов, тоже закончивший дистанцию, проводил их злым взглядом и отвернулся.
А вот «Ле-эв» Бобровский внезапно присоединился. Махнул рукой Нифонтову, и тот хоть и неохотно, но последовал за своим «патроном».
Последние из кадет совсем выбились из сил. Фёдор уже протянул одному из них руку – но тут торжествующе завопили соперники из второго.
Их отделение в полном составе первым закончило дистанцию.
– Эх, – вырвалось у Фёдора. – Давай, залезай! – Он по-прежнему протягивал руку отставшему товарищу.
Бобровский разочарованно хмыкнул.
– Идём, Солонов. Чего напрягаться-то. Проиграли мы. А вы сами давайте, чего вылупились? – напустился он на троицу неудачников.
– Вы, господин Бобровский, только тогда помогаете, когда вам от этого непосредственная польза есть? – Госпожа Шульц возникла рядом, словно фея из сказки.
Бобровский впервые растерялся по-настоящему. Даже по стойке «смирно» не встал.
– Коль вы так устали, кадет, то ступайте, отдыхайте. Ваши товарищи справятся и без вас.
«Ле-эв» предательски засопел, покраснел и отвернулся.
– Да я ж что… я ничего… Руку давай! – Он резко повернулся к вихрастому Женьке Маслову, худому и слабосильному.
…Общими усилиями они и впрямь помогли своим закончить дистанцию. Отделение оказалось вторым.
Воротников недоумённо хлопал глазами.
– Это им булки, что ли? – возмущался он, тыча пальцем в выплясывающих счастливые антраша соперников. – Это они, что ли, нас обставили?!
– Им булки, им. – Красный и злой Бобровский был на себя не похож. – Они нас обставили. А ты чего стоял, орясина, когда я тебе рукой махал?! Вот пошел бы с нами, глядишь, и успели бы! Вот не дам тебе Кантора списать, тогда узнаешь!
– Лев, Лев, ты чё, ты чё? – заволновался Севка.
– А ничё! Идти надо, когда я тебя зову! Бегом бежать! Понял?
– Да ладно тебе!..
– Не «ладно тебе», а понял ли?
– Понял, понял, будет уже!.. И… эта… Лев… насчёт Кантора? – почти умоляюще закончил Воротников.
– А чего Кантор-то? Нормальный дядька! – искренне удивился Фёдор.
– У кадета Воротникова с математикой нелады, – взрослым голосом объявил Бобровский.
Ирина Ивановна собрала роту вместе, построила. Время было идти на ужин.
Первое отделение тащилось уныло, под градом насмешек выигравшего второго. В корпусе уже вовсю кипела работа, трудились стекольщики, штукатуры и маляры. С вокзала возвращался старший возраст, страшно важный и гордый – печатали шаг, блестели штыками, снисходительно поглядывая на «мальков», взиравших на них с настоящим благоговением.
За ужином по корпусу поползли слухи один страшнее другого: «семёновцев подвзорвали», «Семёновский полк уполовинили», «одна бомба под паровозом, другая – под офицерским вагоном», «рвануло, когда все на перрон вышли и курить разрешили», «сто человек в клочья», «нет, двести», «не, полтысячи и в госпиталях столько же»…
Кадеты почти ничего не ели, только знай себе крутили стрижеными головами.
Две Мишени появился уже перед самым отбоем. От него сильно пахло гарью, на плечах – солдатская гимнастёрка, прожжённая в трёх местах.
