– Всё, седьмая рота. Построение – и отбой, – махнул рукой подполковник. – И чтоб никаких чтений! Кадет Ниткин! Вас это в особенности касается.
Раньше это наверняка бы послужило предметом насмешек, но сегодня – нет, на это никто и внимания не обратил, включая и самого кадета Ниткина.
Взводные при непосредственной поддержке мадемуазель Шульц и дядек-фельдфебелей споро разогнали кадет по комнатам; Фёдор, задержавшись у дверей, слышал, как офицеры и Ирина Ивановна вышагивали туда-сюда по длинному коридору, о чём-то негромко переговариваясь. Он аж приложил ухо к замочной скважине – и ему повезло.
– Что же это такое, Александр Дмитриевич?
Капитан Ромашкевич ответил негромко и тяжело:
– Революция, Ирина Ивановна, сударыня. Боюсь, что революция.
– Снова? – каким-то чужим голосом переспросила госпожа Шульц.
– Снова, – это уже говорил капитан Коссарт. – Константин Сергеевич, помните, в тысяча девятьсот пятом, на Транссибе?.. Забастовка телеграфистов и железнодорожников?
– Как же такое забыть, – безо всякого веселья отозвался невидимый Аристов.
– Не хотелось бы повторения этого здесь, – вполголоса заметил Коссарт.
– Вот и зачем мальчикам сейчас оружие давать? – не удержалась госпожа Шульц. – А если кто-то из них сбежит помогать наводить порядок? Рано им ещё винтовки, их другим делом занять нужно…
– Оставим этот спор, Ирина Ивановна, – досадливо прервал её Две Мишени. – Идёмте лучше в чайную. Самовар наверняка ещё горячий.
* * *
Назавтра кадеты стояли на утреннем построении и, что называется, «ели глазами начальство» безо всякого понуждения. На самом рассвете где-то неподалёку от корпуса опять слышалась стрельба.
…Утренние классы они едва отсидели, даже те, что успели полюбить – урок русского у госпожи Шульц в частности, – и еле-еле дождались обычно не шибко желанной шагистики.
Потом пришли отделенные офицеры, и седьмая рота, сгорая от нетерпения, строем отправилась в корпусной тир.
Скучные стены, крашенные понизу зелёной масляной краской, цементный пол, низкие потолки казались сейчас преддверием великолепного, загадочного, таинственного и прекрасного мира «огневых рубежей», где задают прицел и целик, упреждение и дистанцию, где командуют: «Рота!.. Залпом!.. Пли!..»
А в кого это самое «пли!», мальчишек пока не занимает.
Фёдор ожидал настоящих тяжёлых карабинов, с какими мимо них проходили роты кадет на параде в самый первый их день здесь; однако Две Мишени подвёл седьмую роту к расстеленному брезенту, где на защитного цвета валиках уже разложены были винтовки – маленькие какие-то, несерьёзные, правда, похожие на настоящие – с блестящей рукоятью затвора, как у «больших».
Конечно, сперва пришлось прослушать скучную лекцию о скучных правилах – куда направлять ствол и куда не направлять, когда вставать и когда нет, что делать, если не получается, и всё прочее, что Фёдор знал назубок и так, ещё со времён 3-й Елисаветинской.
– Наша кадетская винтовка, – услыхал Фёдор голос подполковника. – Двадцать второй калибр, однозарядная, затворная группа почти совершенно такая же, как на её старшей сестре, винтовке капитана – на момент подачи конкурсной заявки, – сейчас генерала – Мосина, с усовершенствованиями полковника Роговцева и комиссии генерал-лейтенанта Чагина. Вообще-то нам следовало бы долго сидеть в классе, разбираясь с оружием и зазубривая правила, но… очень часто война не доставляет времени что-то изучать и записывать в тетрадки. Представьте, господа кадеты, что вы сейчас где-то на сопках Маньчжурии, наша часть только что выгрузилась из вагонов, и на нас идёт колонна генерала Оку, с приказом захватить узловую станцию, отрезав половину наших корпусов. Поставлена задача – любой ценой продержаться до подхода подкреплений. И вот наша цепь залегла у насыпи, и нет времени учиться всему и вся по утверждённым руководствам… Рота! Слушай мою команду!.. В линию по одному – становись!.. Ложись!..
Винтовка вкусно пахла свежей ружейной смазкой, чуть поблёскивал отполированный приклад. Федя не удержался – нежно погладил воронёную сталь.
– Затворы – открыть! Патрон – вложить! – командовал меж тем Две Мишени. – Заряжать по команде!.. Внимание!.. Заря-жай!
Рукоять повернулась сама собой, с плотным сытым звуком блестящий затвор продвинулся вперёд, вгоняя патрон в патронник.
– Все видят мишени? – гремел подполковник за спинами седьмой роты. – Мушку под центр! Японцы сумели незаметно приблизиться, укрываясь в гаоляне!.. Дистанция прямого выстрела, целимся в середину фигуры!.. Рота – залп!..
– Получай, чёрт косорылый! – завопил вдруг Севка Воротников.
Бабахнуло. Отдачи Фёдор почти не почувствовал – так, толкнуло в плечо самую малость.
– Затвор на себя!.. Заряжай!.. Рота, по пехоте противника, дистанция пятьдесят шагов, залп!..
Резко пахнущая порохом гильза выскочила из открывшегося патронника. Фёдор вложил следующий заряд, дождался команды, двинул вперёд затвор, прищурился, аккуратно подводя мушку.
– Федь… а Федь! – раздалось справа.
Ну конечно. Петя Ниткин. У кого ещё могла заклинить простая, как правда, однозарядная малокалиберная винтовка?!
– Фе-едь…
– Тихо, Петь! Лежи! Нельзя на стрельбище вставать без команды! – зашипел на друга Фёдор.
– Так оно ж того…
– Огонь! – вновь скомандовал Две Мишени.
Федя несколько замешкался – пока возвращал прицел.
– Опаздываем, Солонов! – сделал замечание стоявший за спиной Коссарт. Чего пристал, вообще не его отделение!
– Заряжай! – раздалось тем временем.
– Кадет Ниткин! Что у вас такое? – Капитан глядел на несчастного Петю, дёргавшего рукоять затвора. – Что вы делаете? Что и как вы вложили в патронник?!
– Прекратить огонь! – загремел господин подполковник, заметив непорядок. – Что такое, Константин Фёдорович? В чём затруднение, кадет Ниткин?
Вместо ответа несчастный Петя попытался вручить офицерам заклинившую винтовку, простодушно направив дуло прямо в живот Константину Сергеевичу.
– Ниткин!!!
Подполковник ловко извернулся, уйдя с линии огня, выхватил оружие у совершенно растерявшегося Пети.
– Седьмая рота! Команды «встать» не было! – подоспел на помощь и капитан Ромашкевич.
Зашевелившиеся было кадеты плюхнулись обратно. Севка Воротников широко ухмылялся, глядя на попавшего впросак Ниткина.
Офицеры склонились над винтовкой, лежавшей в руках Двух Мишеней, словно врачи над пациентом. Константин Сергеевич с усилием открыл затвор, причём далось ему это непросто.
