Байноу вдруг стиснул зубы и замахнулся на Фримма.
– Успокойтесь, пожалуйста, мистер Байноу, – с необычайной мягкостью произнес Кремер, удерживая миллиардера за плечо.
– Может быть, кто-нибудь наконец поможет мисс Иннес подняться с пола? – прорычал Вулф.
Глава 8
Вопрос об отвергнутых любовных притязаниях на судебном заседании не всплывал, а Айрис Иннес не пришлось давать показания. Все это было ни к чему, поскольку следователь быстро обнаружил, что Фримм растратил более четверти миллиона долларов из средств фонда Байноу, а Кремер, в подтверждение высокого мнения Вулфа о своих способностях и возможностях, нашел, где Фримм раздобыл иголку и яд.
Если вам захочется полюбоваться розовой, как фламинго, вандой, позвоните мне, и я вам это устрою, если не буду занят, конечно. Для нее Вулф с Теодором выделили даже отдельную скамейку в оранжерее. Байноу прислал драгоценное растение Вулфу вместе с банковским чеком на круглую сумму. Я не располагаю доказательством, что Вулф намекал Байноу про ванду, но я не сопровождал Вулфа в экскурсии по оранжерее Байноу, так что останусь при собственном мнении.
Если же у вас есть небольшое темное дельце и вы хотите нанять Мурлыку, то я опять же готов для вас это устроить. Но с одним условием: не сулите ему слишком много. Он дуреет от денег.
Праздничный пикник
Глава 1
Флора Корби повернулась ко мне, и копна темно-русых волос на непокрытой голове рассыпалась по плечам. Глядя на меня карими глазами, Флора сказала:
– Пожалуй, мне следовало ехать впереди на собственной машине и указывать вам дорогу.
– Что вы, я замечательно справляюсь, – заверил я. – Могу еще даже один глаз зажмурить.
– Не надо, прошу вас! – взмолилась она. – Я и так уже сижу ни жива ни мертва. Я хотела даже попросить у вас автограф. Когда мы остановимся, конечно.
Наверняка Флора подозревала – и заблуждалась! – что я держусь за рулевое колесо одной рукой только потому, что другой желаю обнять ее за плечи. Я нисколько не возражал против такого заблуждения, ибо выглядела Флора просто очаровательно. И откуда ей знать, что я давно уже вырос из коротких штанишек? А выдать ей истинную причину я не мог. Не мог объяснить, что Ниро Вулф, съежившийся на заднем сиденье, панически боится всех самодвижущихся механизмов и согласен подвергнуться смертельному риску лишь в том случае, если исчадием ада управляю я. Вот я и уцепился за благовидный предлог рулить одной левой, чтобы Вулф не уснул от скуки.
Впрочем, кто знает, возможно, Флора и догадалась о моем коварстве. Ведь из уютного, чтобы не сказать роскошного мирка Ниро Вулф позволяет себе выбираться в одно-единственное место – ресторан «Рустерман». После смерти своего старинного и закадычного друга Марко Вукчича, основателя и владельца ресторана, Вулф, которого Марко назвал в завещании своим душеприказчиком, не только стал опекуном всего состояния и недвижимости покойного друга, но и самым пристальным образом наблюдал за делами «Рустермана». Марко оставил письмо, в котором просил Вулфа следить за тем, чтобы ресторан не утратил своей громкой славы и доброго имени, и Вулф исправно каждую неделю один-два раза, а то и чаще внезапно совершал набег на ресторан и учинял строгие проверки; все это без единой жалобы или ворчания. Лишь однажды Вулф разворчался, когда Феликс, метрдотель, попросил его выступить с речью на пикнике, устроенном по случаю Дня независимости для профсоюза работников американских ресторанов, который я в дальнейшем стану называть ПРАР.
Вулф не просто разворчался – он отказался наотрез. Но Феликс стоял на своем и продолжал донимать его, пока Вулф не сдался. Это случилось, когда в один прекрасный день Феликс пришел к нам с солидным подкреплением в лице Поля Раго, шеф-повара по соусам из «Черчилля», Джеймса Корби, президента ПРАР, Х. Л. Гриффина, поставщика вин и продуктов, который снабжал не только «Рустерман», но и подбрасывал всякие лакомства к столу Вулфа, и Филипа Холта, исполнительного директора ПРАР. Все они также намеревались принять участие в пикнике и дружно в один голос уверяли Вулфа, что без человека, благодаря которому «Рустерман» и после смерти Марко Вукчича оставался лучшим рестораном в Нью-Йорке, праздник просто не состоится. Поскольку Вулф тщеславен, как три павлина вместе взятых, и к тому же любил Марко, если Вулф вообще способен кого-то любить, он уступил. Был и еще один побудительный мотив: Филип Холт согласился отступиться от Фрица Бреннера, шеф-повара и дворецкого Вулфа. Дело в том, что вот уже три года Фриц время от времени появлялся на кухне «Рустермана» и делился с поварами кое-какими кулинарными секретами, а потому Холт в открытую обхаживал его, суля золотые горы за то, чтобы Фриц согласился вступить в ПРАР. Можете представить, как это нравилось Вулфу.
Поскольку всеми делами Вулфа заправляю я – Вулф, правда, лицемерно утверждает, что мозговой центр – это он сам, – очевидно, что на мою долю и выпало решить, как именно доставить его Четвертого июля к месту проведения пикника, в Калпс-Медоуз на Лонг-Айленде. В конце июня нам позвонил Джеймс Корби и передал трубку своей дочери Флоре. Флора сказала, что ей очень трудно объяснить мне, как проехать в Калпс-Медоуз. Я ответил, что для Лонг-Айленда это обычная история, и Флора предложила отвезти нас на своей машине.
Ее голос понравился сразу, это верно, но и в прозорливости мне не откажешь. Я тут же смекнул, что мне выпадет редкое счастье продемонстрировать своему работодателю свое водительское умение вести автомобиль одной рукой, поэтому поблагодарил Флору за предложение и сказал, что повезу Вулфа сам в его машине, но буду очень признателен, если Флора согласится поехать с нами и указывать дорогу. Вот как это случилось и вот почему, когда мы наконец въехали в ворота Калпс-Медоуза, прокатив до этого миль тридцать по обсаженным деревьями дорогам Лонг-Айленда с крутыми поворотами и бесчисленными перекрестками, губы Вулфа были сжаты в настолько узкую полоску, что их почти не было видно. Заговорил он за всю дорогу лишь однажды, примерно на четвертой или пятой миле, когда я обогнал какого-то тихохода.
– Арчи, – укоризненно произнес Вулф, – ведь я просил тебя.
– Да, сэр, – жизнерадостно откликнулся я, не отрывая глаз от дороги. – Дело в том, что, держа руку в таком положении, я уступаю душевному порыву. Вы же сами знаете, как я нервничаю, когда борюсь со своими душевными порывами, а нервничать мне нельзя. Вы не любите, когда я нервничаю во время езды.
Посмотрев в зеркало заднего вида, я увидел, что Вулф стиснул зубы еще сильнее; так он и сидел, не разлепляя рта всю дорогу.
Миновав ворота, я петлял по Калпс-Медоузу согласно указаниям Флоры, но за руль держался уже обеими руками. Поспели мы вовремя: было без четверти три, а выступления начинались в три. Флора уверяла, что для нашей машины оставлено место позади палатки, и, миновав ряды припаркованных, я убедился, что Флора права: когда наш седан остановился, его радиатор отделяли от тента почти два ярда совершенно свободного пространства. Флора выпрыгнула из машины и открыла заднюю дверцу со своей стороны. Я проделал то же самое, распахнув противоположную дверцу. Вулф посмотрел на Флору, затем перевел взгляд на меня. Не хотел он, ох как не хотел делать одолжение женщине, даже столь молодой и хорошенькой, но я должен был получить по заслугам за вождение одной рукой. Вулф отвел от меня глаза и, кряхтя, начал извлекать свою одну седьмую тонны из автомобиля. Со стороны Флоры.
