– Насколько мне известно, ничего. Я проверяю совсем другое. Вы, конечно, заметили, как мы с Ниро Вулфом выходили из палатки и потом возвращались? Кроме нас, кто-нибудь подходил к палатке?
– Вы меня не проведете, молодой человек! Ведь вы частный сыщик, значит, что-то пропало.
– Ладно, пусть будет по-вашему, – ухмыльнулся я. – Но мне все-таки хотелось бы, чтобы вы ответили, если не возражаете.
– Я не возражаю. Так вот, как я уже вам говорила, я сидела с самого начала выступлений. Никто, повторяю, никто, кроме вас и Ниро Вулфа, за все это время в палатку не заходил, в том числе и я. Я все время просидела здесь, в машине. Если хотите знать, кто я такая, то меня зовут Анна Бано, миссис Александр Бано. Мой супруг – метрдотель в «Цоллере»…
Страшный крик послышался из палатки. Я повернулся, вихрем взлетел по ступенькам и ворвался в палатку. Флора Корби стояла спиной к раскладной кровати, прижав обе руки ко рту. Я почувствовал разочарование. Пусть даже женщина и вправе истошно вопить, увидев труп, но неужели она не могла дождаться, пока Вулф не закончит свою речь?
Глава 3
Крик Флоры Корби раздался в начале пятого, а в 16:34, когда я в третий раз осмелился украдкой выглянуть наружу из палатки, «плимут», в котором сидела миссис Александр Бано, укатил прочь. В 16:39 приехавший судебный врач удостоверился, что Филип Холт по-прежнему мертв. В 16:48 прибыли криминалисты, фотографы и дактилоскописты. Меня, Вулфа и остальных тут же под охраной вывели наружу. В 17:16, по моим подсчетам, на месте преступления работали семнадцать копов штата и округа как в форме, так и в штатском. В 17:30 Вулф горестно пожаловался, что теперь уж точно нас тут продержат всю ночь. В 17:52 некий Бакстер из уголовной полиции уже настолько мне надоел, что я прекратил отвечать на вопросы. В 18:21 всех нас увезли из Калпс-Медоуза на допрос в официальное учреждение. В нашей машине мы ехали вчетвером: полицейский в форме расположился с Вулфом сзади, а второй в штатском сидел справа от меня. Снова рядом со мной сидел советчик и указывал, куда поворачивать, но на сей раз меня не тянуло обнять его за плечи.
Какое-то время нас допрашивали поодиночке, но в основном вопросы задавали всем сразу, на деревянном помосте, так что раскладку я знал. Никто еще никого не обвинял. Трое – Корби, Раго и Гриффин – объяснили причину посещения палатки одинаково: они беспокоились по поводу здоровья Филипа Холта и хотели его проведать. Четвертый, Дик Веттер, привел ту причину, о которой я уже догадался: он подумал, что Гриффин собрался пригласить Холта выступить, и хотел ему воспрепятствовать. Кстати, Веттер оказался единственным из всех задержанных, кто поднял шум. По словам Веттера, он и так вырвался на пикник с огромным трудом, а на шесть вечера у него назначена репетиция, пропустить которую ну никак нельзя. В итоге в 18:21, когда нас всех распихали по машинам, на Веттера было впору натягивать смирительную рубашку.
Ни один из них не дал бы голову на отсечение, что видел Холта живым. Каждый полагал, что Филип спит. Все, кроме Веттера, показали, что подходили к кровати и смотрели на лицо Холта, но ничего не заподозрили. Ни один из них не пытался заговорить с Холтом. На вопрос, кто, по-вашему, мог это сделать, все ответили одинаково: должно быть, кто-то проник в палатку сзади, вонзил нож и скрылся. Ни для кого не было тайной, что у исполнительного директора что-то с животом и врач предписал ему покой.
Про Флору я умышленно ничего не говорил, поскольку и я и вы прекрасно знаем, что она тут ни при чем. Но вот у копов сложилось иное мнение. Я случайно подслушал, как один из них говорил другому, что заколоть больного скорее способна женщина, а не мужчина.
Полицейские были убеждены, что убийца проник в палатку сзади, в связи с чем особое значение приобрел тот факт, что я собственноручно завязал полог. Все, кроме Дика Веттера, показали, что видели, как я это проделал. Он утверждал, что ничего не заметил, поскольку помогал укрывать Холта одеялом. Мы с Вулфом говорили, что, когда заходили в палатку во время речи Веттера, тесемка болталась развязанная. Вопрос стоял не в том, кто развязал ее, поскольку убийца мог легко просунуть руку снаружи, а в том – когда это сделали. Тут ни от кого ничего путного выведать не удалось. Все четверо показали, что, когда входили в палатку, не обратили внимания на то, был ли завязан узел.
Вот как обстояло дело на момент отъезда из Калпс-Медоуза. А привезли нас, как выяснилось, в местечко, где мне уже приходилось бывать дважды, причем вовсе не подозреваемым в убийстве, в здание окружного суда, раскинувшееся посреди живописной зеленой лужайки с парой больших деревьев. Сначала нас всех собрали в одной комнате на первом этаже, потом после долгого ожидания препроводили на этаж выше, в кабинет окружного прокурора.
По меньшей мере, девяносто один и две десятые процента всех окружных прокуроров в штате Нью-Йорк мнят себя достойными вселиться в губернаторский особняк в городе Олбани, и это следует иметь в виду, когда вы общаетесь с окружным прокурором Джеймсом Р. Делани. Для него по меньшей мере четверо, а то и все пятеро являлись достопочтенными и уважаемыми гражданами, обладающими большим весом в обществе и способными повлиять на исход выборов. Поэтому допрос свидетелей Делани проводил так, словно собрал их для того, чтобы просить совета по срочному делу. Исключение составляли только мы с Вулфом. Глядя на нас, окружной прокурор мигом перестал улыбаться, а в голосе зазвенели металлические нотки.
Совет-допрос продолжался примерно час. Время от времени свои комментарии вставляли Бакстер, начальник уголовной полиции, а также следователи, бывшие на месте происшествия. Наконец Делани подвел итог.
– Похоже, – сказал он, – мы пришли к согласию, что некто проник в палатку сзади, всадил нож в спящего Холта, после чего незаметно скрылся. Вы можете задать вопрос, откуда убийца знал, что под рукой у него окажется нож? Отвечу: он мог и не знать об этом. Возможно, сама мысль об убийстве пришла ему в голову лишь тогда, когда он увидел разделочные ножи. С другой стороны, убийца мог принести собственное оружие, но, заметив коробку с ножами, смекнул, что лучше воспользоваться одним из них. Все это вполне вероятно, причем ни один из фактов, которыми мы располагаем, не противоречит нашей версии. Вы согласны, Бакстер?
– Да, – кивнул Бакстер. – До тех пор, пока мы не обнаружим новые факты.
– Разумеется, – подтвердил Делани. – Мы еще все трижды перепроверим. – Он обвел глазами присутствующих, потом заявил: – Вы, джентльмены, и вы, мисс Корби, не должны выезжать за пределы штата, и вам следует являться для дачи показаний по первому вызову. Если вы не возражаете, то задерживать вас как важных свидетелей я не стану. Ваши адреса у нас есть, и мы знаем, где вас найти.
Делани вперил взгляд в Вулфа, и его тон тут же изменился.
– Что касается вас, Вулф, то с вами дело обстоит несколько иначе. Вы и Гудвин – лицензированные частные сыщики, и ваши досье не внушают мне доверия. Не знаю, что заставляет нью-йоркские власти терпеть ваши выходки, но здесь, в провинции, служат люди попроще, и нам ваши штучки не нравятся. Даже претят. – Он опустил подбородок и посмотрел на Вулфа исподлобья, при этом глаза превратились в узенькие щелочки. – Давайте проверим, правильно ли я вас понял. По вашим словам, когда начал выступать Веттер, вы сунули руку в карман, чтобы проверить, на месте ли листок, на котором вы набросали свою речь, не нашли его, подумали, что забыли его в машине, а потом, уже войдя в палатку, сообразили, что машина заперта, а ключ у Гудвина, поэтому вы его вызвали в палатку и вместе с ним спустились к машине. Там Гудвин вспомнил, что листок с вашими заметками остался в вашем кабинете дома, и тогда вы вернулись на помост и сели на прежнее место. И еще: выходя из палатки к машине, вы обратили внимание, что тесемка, на которую Гудвин завязал полог, висит развязанная. Так?
