Теперь, однако, мои заключения нашли подтверждение. Нельзя сказать, что посол признался мне явным образом, но это и не требуется. Чуть более часа назад он пришел ко мне в комнату вместе со своей женой якобы для того, чтобы поблагодарить меня, и тоже поинтересовался, почему я не взял ни одной рыбины из его корзинки. Из моего ответа и последующего разговора он понял, что я обо всем догадался. По его просьбе я придумал фиктивное объяснение своему поступку. Он попросил, чтобы я пообещал придерживаться этого объяснения, но я отказался. Тогда он обратился ко мне еще с одной просьбой, не важно какой именно, которая была абсолютно излишней, так как мы оба хорошо понимали друг друга и без слов. По крайней мере посол так считал. И когда я без колебаний эту просьбу удовлетворил, он предложил мне в знак своей признательности перстень с изумрудом, сняв его с пальца и попросив жену преподнести его мне. Она сделала это, и сейчас перстень лежит в кармане моего жилета.
Тем самым, мистер секретарь, он нанес удар по моему самолюбию. Изумруд не был символом признательности. Это была плата за молчание. Если бы она была соразмерна моему достоинству. Будь это «Кохинор» или «Забара»
[2], то она могла бы выполнить свое предназначение, но это всего лишь крупный камень с заметным изъяном. Естественно, я был уязвлен. После ухода посла я обдумал все еще раз. Меня не только оскорбили, но и подвергли опасности, как и остальных присутствующих здесь. Если посла не разоблачить, мы будем вынуждены страдать от длительных разбирательств и, вероятно, на всю жизнь останемся под подозрением, и только я в силах разоблачить его. Я решил, что должен действовать, однако сначала нужно было понять, что я могу сделать, а что нет, и поэтому я позвонил своему юристу в Нью-Йорке.
Сверившись с источниками в своей библиотеке, юрист предоставил мне необходимую информацию, которую я записал. Чтобы мое сообщение было полным, я должен зачитать вам свои записи.
Выдержка из статьи двадцать пятой Уголовного кодекса штата Нью-Йорк: «Послы и иные сотрудники иностранных государств, аккредитованные при президенте или правительстве Соединенных Штатов и официально признанные в соответствии с законами Соединенных Штатов, а также их секретари, курьеры, члены их семей и обслуживающий персонал не подлежат уголовной юрисдикции в данном штате и должны быть высланы в свою страну для судопроизводства и определения меры наказания».
Из статьи двести пятьдесят два, раздел двадцать два, Уголовного кодекса Соединенных Штатов: «Любые судебные акты или постановления, предъявляемые любым гражданином в любом суде Соединенных Штатов или отдельного штата или любым судьей или судом, в результате которых любой посол или сотрудник любого посольства иностранного принципата или государства, признанный и аккредитованный в данном качестве президентом, а также любой член семьи или обслуживающего персонала такого посла или сотрудника, подвергается аресту или тюремному заключению или его движимое и недвижимое имущество описывается, арестовывается или конфисковывается, надлежит считать не имеющим юридической силы».
Из статьи двести пятьдесят три я приведу это положение в сокращении: «Любого судью, издавшего судебный акт или постановление в нарушение статьи двести пятьдесят два, и каждое должностное лицо, связанное с исполнением такого судебного акта или постановления, надлежит считать нарушителем международного права и возмутителем общественного спокойствия; такой судья или должностное лицо подлежат тюремному заключению не более чем на три года, а также наложению денежного штрафа в размере, установленном судом».
Последняя цитата, мистер секретарь, объясняет, почему я так настаивал на беседе с вами. Если бы я уведомил о своих выводах представителей закона, которые здесь находятся, и они в своем рвении вершить правосудие нарушили бы права посла, то по федеральному законодательству не только они подлежали бы уголовному преследованию, но и я. Поскольку я не желаю подвергнуться трехлетнему тюремному заключению или хотя бы риску чего-то подобного, то вынужден был обратиться лично к вам. Разумеется, я оставляю один вопрос без ответа: каков был его мотив? Почему он убил? Ответа у меня нет, но имеются определенные соображения. Думаю, вам будет небезынтересно узнать, что мотив посла, скорее всего, никак не связан с его дипломатической миссией или переговорами, которые он вел.
Как я уже упоминал, посол не собственноручно вручил мне перстень. Сделать это он попросил свою жену. Я могу привести его точные слова: «Мне кажется, дорогая, будет уместнее, если ты сама вручишь перстень мистеру Вулфу». Двусмысленной была не только сама фраза, но и тон, которым она была произнесена. Посол презентовал мне изумруд в качестве платы за то, чтобы я не разглашал свои умозаключения о том, что мистера Лисона убил он. Тогда почему поднести перстень должна была его жена? Не потому ли, что она сама имела отношение к этому преступлению? Не потому ли, что это она дала послу мотив или импульс совершить убийство? Не потому ли, что это из-за нее посол вынужден был прибегнуть к крайней мере…
Вот так вышло, что не я, а Вулф сумел выяснить, что заставит вспыхнуть глаза Адрии Келефи. Дикой кошкой она соскочила с дивана, прыгнула к столу и одним взмахом руки сбросила телефон, блокнот и все остальное, что там лежало, на пол. Колвин и Джессел кинулись поднимать телефон. Я занялся дикой кошкой, схватив ее сзади за обе руки. Она дергалась, и изворачивалась, и колотила меня пяткой по ногам. Джессел прижал трубку к уху и забубнил:
– Алло, алло, алло…
Вдруг раздался еще один голос:
– Да, все случилось из-за нее. – Это была Салли Лисон. Она поднялась с кресла и обошла Паппса, чтобы встать напротив жены посла. Я крепче сжал руки Адрии. Салли продолжила говорить ровным, тусклым, мертвенным голосом, от которого, казалось, все вокруг покрылось корочкой льда: – Ты даже не змея, Адрия. Мне не подобрать для тебя сравнения. Ты соблазнила моего мужа в своем доме – в доме своего мужа. Я знала об этом. Он сказал мне, что не может вырваться от тебя. Тогда я вырвала его, устроив так, чтобы его отозвали на родину. Думаю, ты рассказала обо всем мужу. Это вполне в твоем стиле. Должно быть, это случилось после нашего отъезда, во время одной из твоих истерик. Потом моему мужу пришлось ехать сюда, и как только он тут появился, ты снова стала преследовать его. Я знала об этом и пыталась тебя остановить, но не сумела. Зато сумел твой муж. Он убил Дейва. Ну почему он не убил тебя? – Салли Лисон сжала кулаки опущенных вдоль тела рук, напряглась и задрожала. – О боже! – вскричала она. – Почему не тебя?
Когда приступ дрожи отпустил ее, она повернулась к окружному прокурору и произнесла опять тихо и без выражения:
– Я солгала вам, когда сказала, что никого не подозреваю. Конечно, я подозревала. Но я знала, что вы не сможете его арестовать, и не хотела признаваться в том, каким глупцом был мой муж. Да и какой смысл? Какой вообще теперь во всем смысл? – Ее снова била дрожь.
Посол встал с дивана и шагнул к столу, так что на секунду я поверил, будто он собирается ответить Салли. Но он обратился не к ней, а к своей жене, положив руку на плечо Адрии. Я отступил назад.
