Наконец Вулф поднялся и стал разворачивать кресло, а я посмотрел на часы. До полуночи оставалось восемь минут. Чтобы собраться с мыслями, ему понадобилось полчаса. Когда кресло оказалось в изначальном положении, Вулф сел, и остальные детективы последовали его примеру.
– Мы прямо слышали, как она гудит, – сказал Стив Амсель.
– Прошу прощения? – нахмурился Вулф.
– Кумекалка ваша.
– А-а. Конечно, – отрывисто бросил Вулф. – Уже поздно, а у нас еще много дел. Я выстроил рабочую гипотезу об убийстве и хочу представить ее вам, а затем предложить план совместных действий. Я намереваюсь попросить вас о содействии и рассчитываю получить его. Также я постараюсь внести и свой вклад, хотя не располагаю такой организацией, как мистер Айд или мистер Керр. Арчи, я должен поговорить с Солом Пензером, и разговор должен быть конфиденциальным. Я могу связаться с ним из этого номера?
– Боже праведный, нет! – Я чуть не пнул его за такой тупой вопрос в присутствии наших коллег. – Десять к одному, что через четверть часа содержание вашей беседы окажется на столе у Грума. И общественный телефон в холле гостиницы тоже не подойдет. Придется выйти и поискать телефон-автомат на улице.
– Возможно найти его в столь поздний час?
– Конечно. Это же Олбани – город, а не деревня.
– Тогда, пожалуйста, так и сделай. Скажи ему, что я перезвоню ему в восемь утра на домашний номер. Если у него запланированы другие дела, пусть все отменит. Он мне нужен.
– Понятно. Как только закончим здесь.
– Нет. Сейчас. Будь любезен.
И опять мне захотелось его пнуть, но не спорить же с ним при людях. Я надел шляпу и пальто и вышел.
Глава 7
Если вы не более меня заинтересованы в том, как я провел следующий день, то минуты четыре вам придется отчаянно скучать.
Кое-какие события происходили, но никаких прорывов, о которых мне было бы известно. Сначала дорасскажу о вечере понедельника и Соле Пензере. Лучше Сола никого нет, и, на мой взгляд, он один стоит сорока пяти оперативников наших коллег, вместе взятых, вот только домой он возвращается слишком уж поздно. Телефонную будку я нашел быстро, в ближайшем баре, набрал номер, но никто мне не ответил. О том, чтобы вернуться на наше полуночное собрание и попытаться позвонить позже, не могло быть и речи. Когда Вулф отправляет меня на задание, то хочет, чтобы оно было выполнено, и я, кстати, тоже. Я подождал пять минут и попробовал снова, и еще раз через десять минут. Так продолжалось целую вечность, и только в четверть второго Сол наконец снял трубку. Он сказал, что вел слежку для Бэскома и что завтра в полдень ее нужно будет возобновить. Я сказал, что возобновлять ее не нужно, если только Сол не желает, чтобы Вулфа и меня обвинили в убийстве и, вероятно, осудили, и велел ему отменить все дела и ждать звонка завтра в восемь утра. Потом я вкратце описал ему самые яркие моменты нашего с Вулфом дня, пожелал спокойной ночи, вернулся в отель, поднялся в девятьсот второй номер и обнаружил Вулфа крепко спящим в ближайшей к окну кровати. Окно он оставил настежь, и в комнате было холодно, как в могиле. Раздевался я при свете, падающем из приоткрытой двери в ванную.
Когда я сплю – я сплю, но все равно никогда бы не подумал, что животное с габаритами Вулфа способно подняться с постели, встать на задние лапы, одеться и вообще передвигаться по комнате, не разбудив меня. Да еще в таком холоде. Хотел бы я посмотреть, как он это проделал. А проснулся я от щелчка, с которым он повернул дверную ручку. Я открыл глаза, сел в кровати и воскликнул:
– Эй, куда это вы собрались?
Он обернулся, стоя на пороге:
– Звонить Солу.
– А который час?
– Если верить твоим часам, то двадцать минут восьмого.
– Вы же говорили – в восемь часов!
– Сначала я что-нибудь перекушу. А ты отдыхай. После того как я поговорю с Солом, дел не предвидится.
Вулф вышел, закрыв за собой дверь. Я повернулся на другой бок, поволновался немного о том, сумеет ли Вулф втиснуться в телефонную будку, и снова заснул.
Правда, не так глубоко, как с вечера. Звук ключа в замочной скважине моментально разбудил меня. Я глянул на запястье. 8:35. Вулф вошел и закрыл дверь, снял пальто и шляпу и убрал их в шкаф. Я поинтересовался, дозвонился ли он до Сола, и он сказал, что да и что он, Вулф, удовлетворен. Я спросил, чем закончилось вечернее собрание, согласились ли наши коллеги содействовать, и он опять сказал, что да и что он, Вулф, удовлетворен. Потом я спросил, какая на сегодня у нас программа, и он сказал, что никакой. Я спросил, удовлетворен ли он этим, и он сказал, что да. Во время этого диалога он продолжал разоблачаться. Оголившись без видимой реакции на жуткий холод, он надел пижаму, забрался в постель, укутался одеялом и повернулся спиной ко мне.
Похоже, настала моя очередь. Сна ни в одном глазу, время приближается к девяти утра, а в животе пусто. Я скатился с кровати, пошел в ванную, где помылся и побрился, затем оделся, с трудом застегивая пуговицы окоченевшими пальцами, спустился в холл и купил «Таймс» и «Газетт». В ресторане нашего отеля я заказал апельсиновый сок, оладьи, колбасу, омлет и кофе. Когда официанты уже начали косо поглядывать на меня, я перебрался из ресторана в холл, там и дочитал газеты. Об убийстве Уильяма А. Донахью там не было ничего такого, чего бы я уже не знал, за исключением пары дюжин бесполезных мелочей вроде заключения судмедэксперта о том, что Донахью умер за два или пять часов до того момента, когда проводилась экспертиза. В «Газетт» впервые были опубликованы фотографии Вулфа и меня в статусе арестованных. Я получился неплохо, а вот Вулф просто ужасно. Был там и портрет Альберта Хайата, очень удачный, а также фото Донахью, сделанное, очевидно, после того как патологоанатомы разгладили его лицо. Затем я вышел на улицу подышать воздухом. Мне пришлось поднять воротник пальто, потому что было ветрено и почти так же холодно, как у нас в номере. Выяснилось, что гулять, будучи выпущенным под залог, куда приятнее, чем обычно. Хочется шагать и шагать куда глаза глядят, не останавливаясь. Шел уже двенадцатый час, когда я вернулся в отель, поднялся на лифте на девятый этаж, открыл дверь и шагнул в морозильную камеру.
Вулф все еще был в постели и не шелохнулся, когда я вошел. Я постоял, глядя на него без капли нежности. Мои размышления о том, что делать, прервал стук в дверь – громкий и бесцеремонный. Я повернулся и отворил дверь. В номер ввалился громила-переросток, собираясь пройти по мне, как по ковру. Именно этого мне и не хватало. Я столбом встал у него на пути, так что он едва не налетел на меня.
– Я полицейский! – рявкнул он.
– Так и надо было сказать. И даже если вы из полиции, я не коврик. Что вам нужно?
– Вы Арчи Гудвин?
– Да.
– Вас вызывают к окружному прокурору. Вас и Ниро Вулфа. Я пришел за вами.
Вообще-то, в данной ситуации следовало сказать громиле, что мы обдумаем его предложение и сообщим о нашем решении позднее, а потом захлопнуть дверь, но на Вулфа я злился сильнее, чем на полицейского. Ну не было у него никаких причин отсылать меня звонить Солу до того, как закончится вечерняя конференция с коллегами-сыщиками. А потом, когда он вернулся после звонка Солу, с его стороны было абсолютным ребячеством завалиться в постель, не сказав мне ни слова о том, что он затевает. Я предлагал ему разделить вину пополам, но нет, я в его глазах ягненок, тогда как он – лев. Поэтому я отступил в сторону, позволяя полицейскому войти в номер, и обернулся. Вулф открыл глаза и свирепо смотрел на нас.
