– Какая речь! – Он опять улыбался.
– Благодарю. Ваша очередь.
– Я не настолько красноречив. – Он покачал головой. – Нет, не смогу вам ничем помочь. Не стану утверждать, что я совсем уж далек от грязи, это было бы слишком, но все это не то, что вам нужно… нет. Вам известно мое мнение о Кампфе, которого я хорошо знал. Он был во многих отношениях замечательный человек, но у него было много недостатков. Примерно то же самое могу сказать о Таленто. С Эландом я знаком мало и, уж конечно, не близко. О Мигане знаю не больше, чем вы. Понятия не имею, почему кто-то из них мог бы убить Филипа Кампфа. Если вы думаете, что…
Тут зазвонил телефон. Чаффи подошел к столику рядом с диваном и снял трубку. Сказал пару раз «да», потом короткую фразу, потом:
– Но один из ваших людей сейчас здесь… Не знаю, имени не спросил… Может быть… не знаю… Хорошо: сто пятьдесят пять, Леонард-стрит… Да, могу выйти через несколько минут.
Он повесил трубку и повернулся ко мне. Я заговорил первым, уже вставая:
– Значит, вас вызвали к окружному прокурору. Не говорите там, что я сказал о них, но они скорее сунут дело в папку и будут держать, пока ад не замерзнет, чем дадут нашему отделу спокойно работать. Если им нужно мое имя, они знают, кого спросить.
Я дошел до двери, открыл ее и ушел.
Полицейских машин по-прежнему не было. Я свернул налево на Корт-стрит, прошел два квартала и с облегчением увидел такси с пассажиром, который сидел на своем месте и смотрел в окно. Если бы таксист укатил с ним вместе, чтобы продать, или под каким-нибудь предлогом его увел бы Стеббинс, я не рискнул бы возвращаться домой. Пес мне, похоже, обрадовался, а как, черт возьми, иначе! Пока мы ехали на Тридцать пятую улицу, он сидел, привалившись ко мне спиной, как к стенке. На счетчике было всего-то шесть долларов с мелочью, но сдачи я не спросил. Если Вулф хочет навязать мне расследование убийства только по той причине, что он вдруг проникся теплыми чувствами к собаке, ему это дорого обойдется.
В кабинете я отметил про себя, что Джет сразу уверенно направился к Вулфу, который сидел за столом, чем подтвердил мои подозрения, что вчера вечером, пока я отсутствовал, Вулф его подзывал, и, может быть, даже угощал, и, может быть, даже гладил. На ум пришли кое-какие мысли, но я их придержал. Вполне возможно, скоро меня вызовут кое-куда, и придется потратить часть моего драгоценного времени, доказывая, что я не по своей вине выдавал себя за полицейского детектива, а если подозреваемые приняли меня за возможного убийцу, я тоже ни при чем.
Вулф поставил на стол пустой стакан из-под пива и спросил:
– Ну как?
Я отчитался. Ситуация требовала полного, детального отчета, и я его представил, а Вулф слушал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Когда я закончил, он ни о чем не спросил. Но открыл глаза, сел прямо и начал говорить:
– Позвони…
– Минуточку, – перебил я его. – Я трудился все утро, потому требую удовлетворения: хочу сам внести предложение. Давно об этом мечтал. Как называется институт в Питтсбурге, где есть выставочный зал?
– Именно. Попал пальцем в небо.
– Знаю, но звонок будет вам стоить всего один доллар. Я только что заплатил за такси десятку. Так как он называется?
– Питтсбургский институт искусств.
Я повернулся к своему телефону, поговорил с телефонисткой и стал ждать соединения. С институтом меня соединили почти мгновенно, хотя там четверть часа искали трех разных человек, которые могли бы ответить на мой вопрос.
Я положил трубку и повернулся к Вулфу:
– Выставка закончилась неделю назад. В Питтсбург, слава богу, ехать не придется. Картину выставлял мистер Герман Бронштейн из Нью-Йорка, которому она и принадлежит. Ее отправили ему курьером четыре дня назад. Адреса Бронштейна не дали.
– Телефонный справочник.
Справочник был уже у меня в руках, и я листал страницы.
– Вот и он. Магазин на Брод-стрит, квартира на Парк-авеню. Герман тут только один.
– Звони.
– Нет. Он может заупрямиться. Тогда на это уйдет целый день. Лучше я съезжу к нему без звонка. Может, он дома. Если меня не пустят, можете меня выгнать. Все равно я думаю уволиться.
Вулф посомневался, поскольку это была моя идея, но купился. Я немного подумал, подошел к книжному шкафу, открыл нижние дверцы и достал фотоаппарат со всеми аксессуарами, перекинул через плечо ремень футляра, сказал Вулфу, что не вернусь, пока не увижу картину, где бы она ни находилась, и ушел. Впрочем, сначала я набрал номер Таленто, чтобы сказать ему, что все в порядке, вчерашняя встреча прошла нормально, только он не снял трубку. Либо до сих пор торчал в офисе окружного прокурора, либо сам ехал на Тридцать пятую улицу, но, если он явится в мое отсутствие, ничего страшного, там Джет, и значит, есть кому защитить Вулфа.
Такси остановилось перед одним из роскошных огромных домов на Парк-авеню в районе Семидесятых, я вышел и прямиком пошел к подъезду, где хотел пройти мимо швейцара, сделав вид, будто его не вижу, но он меня окликнул. Я бросил на ходу как настоящий профессионал: «Бронштейн, съемка, опаздываю» – и он меня не остановил. Я пересек роскошный холл, вошел в лифт, который, к счастью, стоял с открытой дверью, сказал: «К Бронштейну, пожалуйста» – и лифтер закрыл двери и нажал на кнопку. Лифт остановился на двенадцатом этаже, где я и вышел. Там было две двери – одна справа, другая слева, – и я повернул к правой, наудачу – пятьдесят на пятьдесят, не спрашивая у лифтера, который стоял рядом с открытой дверью и вполне мог меня развернуть.
Это было одно из самых простых заданий, которые мне когда-либо доставались. В ответ на мой звонок дверь открыла средних лет дылда в униформе горничной с передником, а когда я сказал, что пришел фотографировать, она меня впустила, попросила подождать и исчезла. Через пару минут из арочного проема появилась высокая, важного вида седая дама, которая спросила, что мне нужно. Я извинился за беспокойство и сказал, что был бы очень признателен, если бы мне разрешили сфотографировать картину, которая, с позволения мистера Бронштейна, только что выставлялась в Питтсбургском институте искусств. Картина называется «Три юные кобылицы на пастбище». Один мой клиент в Питтсбурге восхищен этим полотном и намеревался сам сфотографировать его себе на память, но опоздал: выставка закрылась, а картину вернули владельцу.
Она захотела узнать кое-какие детали, например мое имя, адрес, имя клиента в Питтсбурге, и я эту информацию охотно ей предоставил, даже не заглянув в сценарий, после чего через арочный проем она провела меня в зал, немногим меньше, чем «Мэдисон-сквер-гарден». Было бы приятно, а также полезно немного поглазеть на ковры, мебель и всякие разные предметы, особенно на картины, которых там висело штук десять, если не больше, но с этим пришлось подождать. Дама провела меня прямиком в дальний конец зала и показала на висевшую там картину: «Вот она», после чего опустилась в кресло.
