На этот раз, едва он отошел от двери, как снова услышал странный шлепок. Но теперь ему показалось, что звук донесся из гостиной.
Он шагнул под арку, чтобы выяснить, в чем дело. В гостиной горели две настольные лампы. Вся комната была залита уютным, теплым, янарным светом. На скругленном потолке лежали два круга света, испещренные мелкой сеткой теней от проволочек, поддерживавших абажуры, и флеронов.
Рикки любил, чтобы во всех помещениях дома горел свет, и гасил его только тогда, когда укладывался спать. Он чувствовал себя не в своей тарелке, заходя в темную комнату, и только после этого включая в ней свет.
Все было в порядке. Он заглянул за диван… на всякий случай, проверить… все ли там на месте.
Шлеп.
Из спальни?
Дверь в гостиной открывалась в крохотный вестибюльчик с элегантно, но нехитро кессонированным потолком. В вестибюль выходили еще три двери: в ванную для гостей, маленькую комнату для гостей и в небольшую спальню, где спал сам хозяин, в каждой из которых горело по лампе. Рикки обшарил их одну за другой, не забыл заглянуть и в чуланы, но не обнаружил ничего, что могло бы послужить причиной этих странных шлепков.
Отдернул занавески на окнах, чтобы посмотреть, все ли щеколды на местах и не треснули ли в рамах стекла. Все было в порядке.
Шлеп.
На этот раз звук донесся из гаража.
С ночного столика в спальне взял револьвер. Полицейский "Смит и Вессон", калибра 0,38. Заряженный, с полной обоймой. Но на всякий случай еще раз проверил барабан. Все пять патронов были на своих местах.
Шлеп.
В левой нижней части живота отдалась привычная острая, вяжущая, дергающая бопь, Но, хотя комнаты в бунгало были небольшими по размерам, ему потребовалась целая минута, чтобы добраться до внутренней, ведущей в гapaж двери. Она находилась в коридоре, как раз перед кухней. Прильнув ухом к щели вдоль косяка, прислушался.
Шлеп.
Звук явно доносился из гаража.
Большим и указательным пальцами ухватился за ручку засова… и застыл. Идти в гараж не хотелось. Почувствовал, как на лбу выступила испарина.
"Вперед, ну, давай же, иди", - приказал он себе, но с места не сдвинулся.
Рикки презирал себя за свой страх. Хотя свежа была еще память об ужасной боли, которую он ощутил, когда пули, прошив живот, намотали на себя его кишки, еще свежи были кошмар и невыносимые страдания, которые ему пришлось пережить в течение разных, следовавших одно за другим осложнений, долгие месяцы ужасных мук на грани жизни и смерти, хотя знал, что многие - но только не он! - давно уже прекратили бы борьбу и сложили оружие и что его страх и осторожность были более чем обоснованы тем, что ему пришлось вынести, все равно презирan себя за свой страх.
Шлеп.
Проклиная все на свете и себя в том числе, он отодвинул засов, открыл дверь, нащупал выключатель. Шагнул за порог.
В просторном гараже могли свободно уместиться две машины, и его голубой "мицубиси" занимал дальнюю от него половину. В ближней к двери части гаража размещались верстак, полки с инструментами, шкафы, набитые всякой всячиной, кузнечный газовый горн, в котором Рикки плавил серебряные слитки, разливая затем жидкое серебро по изложницам, изготовленным им самим для своих ювелирных поделок.
Барабанная дробь дождя по крыше здесь была всего слышней, так как в гараже отсутствовал подвесной потолок, а крыша не была звукоизолирована. От бетонного пола тянуло сыростью и холодом.
В ближайшей к нему части гаража никого не было. В туго набитых разным хламом шкафах не смог бы спрятаться взрослый человек.
Держа револьвер наизготовку, Рикки медленно обошел вокруг "мицубиси", поочередно заглядывая во все окна, и даже тяжело опустился на негнущиеся колени, чтобы заглянуть под машину. Ни в машине, ни под нею никого не было.
Наружная дверь гаража была заперта изнутри. Равно как и единственное окно, которое к тому же было слишком маленьким и узким, чтобы в него мог пролезть человек.
Может быть, подумал он, шлепок раздался на крыше. С минуту или две, стоя рядом с машиной, неотрывно смотрел вверх на стропила, ожидая, когда звук повторится снова. Но шлепка не было. Только мрачная, мерная, мерная, мерная барабанная дробь дождя.
Совершенно сбитый с толку и чувствуя себя круглым идиотом, Рикки вернулся в дом и запер за собой дверь. Войдя на кухню, положил оружие на встроенный рядом с телефоном секретер.
Обе газовые горелки, под макаронами и соусом, потухли. Он подумал было, что прекратили подачу газа, но потом заметил, что обе ручки повернуты на положение "выкл.".
Рикки точно помнил, что не выключал их, когда выходил из кухни. Снова зажег газ, и пламя, шумно полыхнув, со всех сторон охватило кастрюли. Убавив и отрегулировав огонь до нужной интенсивности, он некоторое время, не мигая, смотрел на него; пламя горело как ни в чем не бывало.
Кто-то явно пытался подшутить над ним.
Вернулся к секретеру, взял с него револьвер и решил еще раз пройти по дому. Хотя досконально осмотрел его в предыдущий раз. Рикки был совершенно уверен, что, кроме него, в доме никого нет.
После недолгих колебаний заново, комнату за комнатой, он обшарил весь дом - и снова никого не обнаружил.
Когда вернулся на кухню, обе газовые горелки ровно горели. Соус кипел так сильно, что уже начал пригорать. Отложив револьвер в сторону, он длинной вилкой выудил из большой кастрюли одну макаронину, подул на нее и попробовал на вкус. Она была немного переварена, но вполне съедобна.
Слив над раковиной содержимое кастрюли в дуршлаг, несколько раз встряхнул его и, вывалив макароны в тарелку, приправил их соусом.
Кто-то явно пытался над ним подшутить. Но кто?
8
Дождевые струи, ручейками скатываясь с густо облепившей ветви олеандра листвы, на своем пути вниз натыкались на пластиковые пакеты для мусора, которыми Сэмми обильно покрыл крышу и бока своего импровизированного дома, и стекали с них прямо на пустырь или на аллею. Под рваным тряпьем, служившим ему постелью, тоже были разостланы пакеты, таким образом, в скромном его прибежище было относительно сухо.
Но сиди Сэмми Шамрой хоть по пояс в воде, он бы этого все равно не заметил, так как, едва успев вылакать двухлитровую бутыль вина, тотчас приступил ко второй. Боли он не чувствовал никакой - во всяком случае, сам себя убедил в этом.
Скорее даже, Сэмми пребывал в самом блаженном расположении духа. Дешевое вино, согрев его, напрочь вытеснило из сердца чувства презрения и жалости к самому себе, заменив их невинными ощущениями и наивными мечтами далекого детства. Два толстых, пахнущих брусникой свечных огарка, извлеченных им из чьих-то мусорных отбросов, уютно примостились на формочке для выпечки, наполняя его приют благоуханием и мягким, уютным, как у китайских шелковых фонариков, сиянием. Близко отстоящие друг от друга стены жилища вызывали у Сэмми скорее ощущение уединенности, чем тесноты. Убаюкивал и беспрестанный говорок дождя снаружи. Он, видимо, так же уютно ощущал себя в материнской утробе: погруженный в амниотическую жидкость, окруженный со всех сторон мягким, убаюкивающим рокотом материнской крови, бегущей по венам и артериям, не только не беспокоился о будущем, но даже и не подозревал о его существовании.
