– Для какой цели?
– Чтобы вы нашли выход из положения и спасли их конкурс, иначе он лопнет с ними вместе. Разумеется, они понимали, что участники узнают не только о том, что Далманн убит, но и о том, что пропал бумажник, и начнут подозревать друг друга. И тогда начнется черт знает что. В таком случае я не намерен выяснять, что там их волновало, а что вас. Меня волнует то, что если дело было так, то на участников можно плюнуть, его убили не ради бумажника. Не могли бы вы назвать хоть одну причину, почему этого не могло быть?
– Нет, сэр.
– И адвокат, которому нужно спрятать концы в воду, мог вам предложить стать его клиентом, чтобы вы потом ссылались на конфиденциальность.
– Да, мог, – согласился Вулф. – Но в этом вопросе мы имеем дело с фактом, а не с предположением, и, если бы все произошло именно так, я не взялся бы за это дело. Мне было сказано, что вчера после обеда никто из партнеров мистера Далманна не ходил к нему домой, и я не вижу причины подозревать, что меня водят за нос. В противном случае они сделали большую глупость.
– И вы утверждаете, что это факт.
– Утверждаю.
– Ладно, – сдался Кремер. – Такого рода вранье не в вашем духе. – Он вдруг занервничал, словно понял свою бестактность. – Ну вы понимаете, что я имею в виду, – скороговоркой выпалил он.
Он сунул сигару в рот и вцепился в нее зубами. Если нельзя было вцепиться в Вулфа, то и сигара годилась. Никогда не видел, чтобы он когда-нибудь курил.
– Да, – великодушно ответил Вулф. – Я понял, что вы имеете в виду.
Кремер вынул сигару изо рта:
– Когда вы спросили, не считаю ли я, что бумажник взял тот, кто убил Далманна, и я ответил «да», но следовало ответить: допускаю. То же, но не совсем. Если бы появились доказательства того, что кто-то из компаньонов, один или с кем-то, вчера приходил к Далманну, это была бы уже совсем другая история, потому что тут был бы и ответ, куда делся бумажник, и я не стал бы терять время на конкурсантов. Скажу честно, таких доказательств у меня нет. Все они – Бафф, О’Гарро, Асса, Хири, адвокат Хансен, – вся эта команда не в состоянии предоставить убедительные алиби, которые подтверждали бы, что они не появлялись прошедшей ночью на Перри-стрит, но и у меня нет в руках ничего, чтобы подтвердить обратное. Поймите, у меня нет желания повесить на кого-то убийство. Как я уже говорил, этот компаньон мог явиться, когда Далманн уже был мертв, и он лишь взял бумажник. В таком случае он ваш человек, а я оставил бы его в покое и искал бы дальше своего.
– Логично, – сухо произнес Вулф.
– Ну да. Вы говорите, что если кто-то из них и ездил туда вчера, то вам об этом ничего не известно, и я вам верю, но что, если они морочат вам голову? Ведь это возможно? Разве нет?
– Нет, если они хотят, чтобы я отработал гонорар. – Вулф бросил взгляд на часы на стене. – Мистер Кремер, уже полночь. Могу сказать лишь одно: я категорически отвергаю ваше предположение. Не только по личным причинам – я, как вы и сказали, сейчас по другую сторону, – но и по другим соображениям. Если бы кто-нибудь из компаньонов пришел вчера к Далманну и увидел, что он мертв, зачем бы он сделал такую глупость и забрал бумажник, если знал, что его начнут искать, а конкурс окажется под угрозой? Ему нужно было бы только взять бумагу, потому что иначе ее нашла бы полиция и, вероятно, репортеры, но почему он в таком случае не мог бы взять бумагу и оставить на месте бумажник?
– Господи, все-таки все это время вы лгали! – воскликнул Кремер.
– Да? Почему?
– Потому что это чушь, а вы не дурак! Он вошел, увидел труп и занервничал. Люди, знаете ли, нервничают, когда находят труп. Ему захотелось бежать сломя голову… Все пытаются бежать, особенно если есть хоть малейшая вероятность стать подозреваемым… Но он взял себя в руки, приблизился и достал из кармана убитого бумажник. Он, может быть, даже собирался достать бумагу и вернуть бумажник на место, но вспомнил про отпечатки пальцев. Конечно, он мог бы стереть их, но что, если какой-то останется. Тем не менее он мог так и сделать, если бы спокойно обдумал последствия, но он не был спокоен, у него было мало времени, ему нужно было поскорее убираться оттуда. Он и убрался вместе с бумажником. Прошу прощения за то, что потратил ваше драгоценное время на эту детсадовскую ерунду, но вы сами спросили.
Он поднялся, посмотрел на сигару, которую держал в руке, кинул ее в мою корзину для мусора и промахнулся. Бросил взгляд на сигару, на Вулфа:
– Если у вас нет ничего получше, я пойду.
Он повернулся к выходу.
– Вы явно не поверили мистеру Хансену и остальным, когда они заявили, что посчитали поступок Далманна розыгрышем? – поинтересовался Вулф.
Кремер задержался на пороге ровно настолько, чтобы хмыкнуть:
– Чушь! А вы?
Когда я, выпроводив Кремера, вернулся в кабинет, Вулф по-прежнему сидел за столом и мял мочку уха большим и указательным пальцем, уставившись в пустоту. Я поставил свой стакан из-под молока на один из подносов, отнес в кухню, вымыл стаканы, вытер, убрал бутылки, убрал подносы. Фриц ложится спать в одиннадцать, если его не просили задержаться.
Вулф в кабинете по-прежнему тер свою мочку.
– Если у меня есть задания на завтра, могу допечатать сегодня. Какие будут указания? – спросил я.
– Никаких.
– Вот и хорошо, – бодро сказал я. – Значит, спешить некуда. До двадцатого апреля еще неделя. За неделю прочтете двадцать книг.
Он хмыкнул:
– Свяжись с Солом и пригласи его позавтракать со мной в моей комнате в восемь утра. Достань для него двести долларов… нет, триста… запри сейф и отправляйся спать. Мне нужно посидеть, подумать.
Я, разумеется, подчинился, но задумался. Не решил ли он выбросить двести… нет, триста долларов из денег ЛБА на ветер только ради того, чтобы показать мне, будто он что-то тут высидел? Сол Пензер был лучший в этом городе человек, способный выполнить любую работу, но в чем работа? Сесть на хвост сразу пятерым? Вряд ли. Если же одному из них, то кому? Если не это, то что? На мой взгляд, мы за весь день не услышали и не увидели ничего такого, что могло бы подсказать, куда двигаться. На его взгляд? Я не поверил. Ему захотелось, чтобы кто-то – не я – составил ему компанию за завтраком. Ладно.
Я позвонил Солу, который в тот момент был у себя в квартире на Восточной Тридцать восьмой улице, подписал его на утро, достал деньги из кассового ящичка, запер сейф, отдал баксы Вулфу и спросил:
– Значит, сегодня допечатывать не нужно?
– Нет. Ложись спать. Мне надо поработать.
Я ушел. Поднявшись на один этаж, я остановился и подумал, что если на цыпочках спуститься и открыть дверь, то можно поймать его за чтением, но решил этого не делать, иначе он заупрямится и просидит так всю ночь.
Глава 11
По утрам у меня обычно главное блюдо – «Таймс», а «Газетт» так, гарнирчик, но в тот четверг я поменял их местами, потому что «Газетт» проявила больше уважения к чужой насильственной смерти. В ней дали отличный материал о карьере и личности молодого блестящего гения рекламного дела, который погиб от выстрела в спину, и, не называя имен, намекали на то, что в нашей метрополии найдется по меньшей мере сотня роскошных красоток, мечтавших его пристукнуть. Тем не менее никаких бестактностей в материале не было, лишь косточка для любительниц что-нибудь погрызть. Главной статьей стала публикация о конкурсе, автор которой раскрыл тему так, что впору гордиться, благодаря основному источнику информации мисс Гертруде Фрейзи из Лос-Анджелеса. На третьей полосе поместили фотографию, где комбинация ее уникальных черт выглядела еще более впечатляющей и более невероятной, чем во плоти. Мисс Фрейзи подробно доложила репортеру о Лиге женской природы, об обеде в отеле вечером во вторник, в том числе о листке бумаги из бумажника Далманна, и о его словах, а под конец поведала о соглашении и о своих правах участницы конкурса.
