Дому номер 43 по Арбор-стрит явно не повредила бы реновация, подобная той, что была проведена в доме номер 171 по Восточной Пятьдесят второй улице. Облупившийся фасад не помешало бы покрасить, а узкую грязную деревянную лестницу – заменить лифтом. Я преодолел три марша вверх – хозяйка не встречала меня на пороге – и, не обнаружив кнопки звонка, постучал в дверь. Судя по тому, сколько времени потребовалось Делии Брандт, чтобы впустить меня внутрь, ей пришлось пересечь просторный холл, но, когда дверь отворилась, я оказался прямо в комнате.
– Моя фамилия Гудвин. Я вам звонил, – произнес я.
– Ой, ну да, конечно! А я и забыла. Проходите, – ответила она.
Я оказался в одной из тех комнат, проход по которым требует определенной сноровки. Одному Богу известно почему, но банкетка для фортепиано стояла посреди дороги, и только Ему одному известно, откуда там вообще взялась эта банкетка, потому что фортепиано в комнате не было. Но в любом случае она вполне годилась для того, чтобы положить пальто и шляпу. Делия Брандт прошла к дивану и предложила мне сесть, а поскольку стула рядом я не обнаружил, то присел на краешек дивана, развернувшись лицом к хозяйке.
– Я действительно совсем забыла, – виновато сказала Делия Брандт. – Должно быть, мои мысли где-то витали. – Она неопределенно махнула рукой.
Она была молодая, хорошо сложенная и хорошо ухоженная, хорошо одетая и хорошо обутая, с мягкой, чистой кожей и яркими карими глазами, хорошо подстриженными каштановыми волосами, но вот то, что ее мысли где-то витали…
– Вы вроде говорили, что вы детектив? – спросила она. – Что-то насчет журнала?
– Так точно, – ответил я. – Редактор хочет представить другую точку зрения на убийство. Об убийцах написаны тысячи статей. Так вот, редактор думает использовать название «Последний месяц жертвы» или «Последний год жертвы». Воспоминания секретаря.
– Ой, надеюсь, не под моим именем?
– Несомненно, и под вашим тоже. А теперь, когда я вас увидел, то, думаю, можно поместить и ваше фото. Я бы не прочь и сам вас сфотографировать.
– Нет уж, давайте не будем нарушать приличий.
Более разительного контраста было невозможно представить. Мои глаза видели одно, а уши слышали совершенно другое. Любой мужчина был бы счастлив прогуляться с Делией по фойе театра, но только при условии, что она не станет открывать рта.
– Постараюсь, – заверил я Делию. – Впрочем, я всегда могу отказаться. Короче, идея такая: вы расскажете мне о мистере Моллое, что он говорил, что делал, как себя вел, а я передам редактору, и если он сочтет, что это годится для статьи, то сам с вами поговорит. Ну как, идет?
– Ну, статья должна называться не «Последний год жертвы», а «Последние десять месяцев жертвы», потому что я проработала у него только десять месяцев.
– Хорошо. Так даже лучше. Что ж… Я понимаю…
– А сколько дней в десяти месяцах?
– Зависит от месяца. Примерно триста дней.
– Мы могли бы назвать статью «Последние триста дней жертвы»…
– Отличная идея! Я так понимаю, вы иногда обедали с мистером Моллоем в ресторане. Было ли это…
– Кто вам сказал?
У меня имелось три варианта: встать и уйти, придушить ее или насесть на нее.
– Послушайте, мисс Брандт, у меня почасовая оплата, и мне еще нужно заработать эти деньги. Итак, за обедом вы обсуждали деловые вопросы или встречались чисто по-дружески?
Она улыбнулась, став еще симпатичнее:
– Ой, чисто по-дружески! Он никогда не обсуждал со мной деловые вопросы. Так получилось, что он не хотел обедать с женой, а есть в одиночестве не любил. Я бы хотела, чтобы вы вставили это в статью. Поговаривают, будто я позволяла ему лишнее, но я не из таких.
– А он пытался позволить себе лишнее?
– Ой, ну конечно! Женатые мужчины вечно так делают. И все потому, что жены больше не позволяют им ничего лишнего.
– Ага. Вот поэтому-то я и не женюсь. А он…
– Ой, значит, вы не женаты?!
Впрочем, наверняка она вас уже утомила. По крайней мере, меня точно утомила, но я был при исполнении и провел у нее битых три часа. Это был мой крест, и мне предстояло пронести его до конца, а я находился только на полпути. Нам обоим захотелось пить, и она принесла из кухни бутылку имбирного эля, бутылку джина и два стакана, в каждом из которых лежало по кубику льда. Извинившись, я сказал, что у меня язва желудка, и попросил молока. Молока у нее не было, и я сказал, что выпью воды. В случае крайней необходимости я был готов до конца исполнить свой долг, но эль с джином не стал бы пить даже ради того, чтобы выведать всю подноготную отцеубийцы Лиззи Борден. Достаточно и того, что мне пришлось сидеть и смотреть, как хозяйка дома потягивает это пойло.
По дороге в такси на встречу с Делией Брандт меня мучили угрызения совести, что приходится морочить голову бедной работающей девушке этой липовой историей. По дороге в такси домой, после того как я сказал ей, что дам знать, понравилась ли редактору идея, моя совесть крепко спала. Если бы совесть могла храпеть, я услышал бы богатырский храп.
Вулф, который редко идет на боковую раньше полуночи, сидел за письменным столом и читал «Тайное соглашение» Мерла Миллера. Когда я вошел, Вулф даже не поднял на меня глаза, поэтому я достал из сейфа расходную книгу, внес туда суммы, выданные оперативникам на расходы, по сотне баксов каждому, положил книгу обратно, запер сейф и убрал бумаги с письменного стола. Не люблю начинать день за захламленным столом.
Затем я встал и посмотрел на Вулфа:
– Прошу прощения. Есть что-нибудь новенькое от Фреда или Джонни?
Вулф дочитал параграф и поднял голову:
– Нет. Фред позвонил в одиннадцать и сказал, что пока ни на шаг не продвинулся. Джонни пока не звонил.
– Я могу отложить свой отчет до утра?
– Нет. Завтра сюда придет та женщина. Итак, удалось что-нибудь узнать?
– Не знаю. – Я сел в кресло. – Она или пустоголовая кукла, или чертовски хорошо притворяется. Каждое предложение она начинает с «ой!». Вы бы свалили оттуда уже через три минуты. Она хлещет имбирный эль с джином в пропорции четыре к одному.
– Не может быть.
– Да.
– Боже правый! А ты?
– Нет. Но мне пришлось на все это смотреть. Итак, два момента. Как-то раз в прошлом октябре у Моллоя оторвалась пуговица на пиджаке, и Делия Брандт предложила ее пришить. А когда она шила, из кармана вывалились какие-то бумаги, и она их мельком просмотрела. По крайней мере, она так говорит. Бумаги или сами выпали, или их могли вынуть. В любом случае она успела бросить взгляд на одну из них – там был список имен и какие-то цифры, – но тут из кабинета внезапно вышел Моллой, выхватил бумагу и всыпал секретарше по первое число. Он даже дал ей оплеуху – последнее не для протокола, так как она не хочет, чтобы это было в статье, а кроме того, он извинился и вечером угостил ее за обедом шампанским. Она говорит, он так разозлился, что аж побелел.
