В данной связи Ферранд счел уместным процитировать арианское прошение, адресованное царю вандалов (правда, трудно сказать, привел ли он текст самого оригинала или же передал своими словами его смысл и основное содержание):
«Напрасны все твои усилия, о царь; твое рвение не принесет никакой пользы. Учение епископа Фульгенция достигло такого влияния, что он уже снова принимает в (православную — В. А.) церковь значительное число твоих (арианских — В. А.) священников. Поэтому, если ты не поспешишь прийти на помощь нашей (арианской — В. А.) религии, она поколеблется, и все те, кого мы окрестили (в арианскую веру — В. А.), примирившись всенародно с православной церковью, станут проповедовать единосущность (Бога Отца с Богом Сыном — В. А.)…ибо для всех (православных — В. А.) епископов присутствие сего Фульгенция является сильным побуждением к стойкости».
То, каким образом было осуществлено очередное изгнание златоустого православного епископа, доказывает, что от него и в самом деле исходила немалая опасность для арианства в Карфагене. Никто не узнал о его отъезде. Глубокой ночью он был доставлен на корабль, которому надлежало взять курс на остров Сардинию. Однако неожиданно поднявшийся сильный северный ветер четыре дня не давал паруснику с изгнанником на борту выйти из Мандракия — гавани Карфагена — в море. Так что у православного населения столицы Африки хватило времени попрощаться с Фульгенцием. Нескончаемым потоком шли столичные кафолики в порт, чтобы исповедаться Фульгенцию в грехах и получить из его рук святое причастие. Этот описанный Феррандом эпизод, в достоверности которого нет оснований усомниться, служит наглядным свидетельством сложного положения, в котором оказался царь вандалов Трасамунд и, мягко говоря, своеобразия используемых им методов. Достаточно было выставить оцепление, чтобы изолировать Фульгенция от почитателей, однако Трасамунд не решился даже на эту меру, которую бы без колебаний приняло любое современное демократическое правительство. Предоставив Фульгенцию возможность, на глазах царя и других врагов православной веры, на протяжении нескольких дней демонстративно делать свое дело, прежде чем распроститься с Карфагеном, произнеся на прощание слова, могущие, с учетом дальнейших событий, быть расцененными как признание в государственной измене:
«Там (на борту корабля — В. А.) он сказал, исполненный Святого Духа и дара пророчества, одному весьма благочестивому мужу, преисполненному великой печали и боли из-за отбытия блаженного епископа: Не плачь! Мы (изгнанные епископы — В. А.) скоро возвратимся к вам; мы свидимся снова, как только будет восстановлена свобода православной церкви. Но прошу тебя, сохрани эту тайну, открыть которую меня побудила твоя горячая любовь ко мне».
Если бы речь действительно шла о пророчестве, не было бы необходимости хранить его в тайне. Фульгенций явно сожалел о том, что дал буквально вырвать у себя эти сведения, полученные им благодаря тайной договоренности изгнанника с папой римским — епископом Первого Рима, и с могущественной православной партией Второго Рима, чью политическую, да и военную активность уже ощутил на себе император-монофизит Анастасий и которая в скором времени приведет к уничтожению вандальского царства.
Если верить Ферранду, ветер улегся и Фульгенций беспрепятственно вернулся в Каларий, т. е. на юг Сардинии. Далее биограф сообщает некоторые сведения о жизни там изгнанников, хотя, конечно, нам хотелось бы узнать о ней гораздо больше. Ведь Сардиния, остров таинственных башен-нурагов, судя по всему, играла особую роль в истории царства вандалов.
Фульгенций привез из Карфагена монахов. Иными словами, целый ряд вандальских подданных добровольно последовал за ним в изгнание. Примечательно, что, возвратившись на Сардинию (как-никак — часть территории вандальского государства), он, не нуждаясь ни в чьих разрешениях (кроме разрешения главного душепастыря — Примасия Каларийского), основал новый, большой монастырь, в котором и поселился, уже не только с немногими преданными ему ссыльными епископами, но с многочисленной братией преданных ему монахов. Этим сорока монахам перво-наперво следовало уяснить себе необходимость бедности, сиречь нестяжания, отказа от всякого имущества (как в свое время — епископам, убедить которых Фульгенцию удалось не без труда), беспрекословного послушания своему авве и равенства между всеми членами общины.
Опираясь на этот монастырь, Фульгенций начал действовать. Направленное им своим единоверцам в Карфаген пастырское послание укрепило их надежду на близящийся конец эры Трасамунда, после которого, как то ведомо всем посвященным, царем вандалов станет Ильдерих, воспитанный в Константинополе в теснейшем контакте с православными. Не ограничившись посланием, Фульгенций и сам стал активно готовить переворот путем активной конспиративной работы, именуемой Феррандом рассылкой «доверительных писем, адресованных нуждавшимся в духовной поддержке лицам, проживавшим в Африке или на Сардинии, главным образом — римским сенаторам, почтенным и достославным вдовам и девам». Надо думать, знатные вдовы и девы (видимо, наследницы немалых состояний), обеспечивали необходимое финансирование. Ведь без денег даже тогда не возможно было заниматься политикой. В описываемый период богословский спор о владычестве или единоличном владычестве православия был продолжен одним из известнейших и важнейших сочинений Фульгенция — его «семью книгами против пелагиан». Учение британского монаха Пелагия, осужденное еще на карфагенском синоде 417 г., было вновь поднято на щит новым ересиархом и врагом православия — галльским епископом Фавстом, вызвав очередные смуты в христианском мире, в первую очередь — в Восточном Риме. Сам факт исхождения именно оттуда обращенной к Фульгенцию просьбы опровергнуть пелагианскую ересь служит наглядным свидетельством теснейшего сотрудничества православных иерархов, препятствием которому не служили ни моря, ни государственные границы. Пелагианское учение (отрицавшее, между прочим, первородный грех и рассматривавшее естественные склонности человека, при их правильном использовании, как достаточные для достижения блаженства, или, проще говоря, способность праведного человека, уклоняясь от грехов, добиться спасения собственными силами, без помощи Божественной благодати) было опровергнуто Фульгенцием настолько убедительно, что лишилось каких бы то ни было шансов. Таким образом, епископ-настоятель каларийской обители стал достойным преемником блаженного Августина. Православная Африка снова оправдала свою репутацию главного центра ферментации все еще очень молодого христианства.
Весь интересующий нас процесс, получивший совершенно особое духовное, политическое и историческое значение благодаря сосредоточению в Каларии столь многих иерархов православной церкви, представляется поистине уникальным и сравнимым разве что с гораздо более поздним периодом изгнания римских пап в Авиньон (т. н. «Авиньонского пленения папства»). Пока Трасамунд не давал своего дозволения на замещение вакантных епископских кафедр в Карфагене и прилегающих к столичному округу областях царства вандалов, множество изгнанных православных епископов собралось в кулак на острове, издавна игравшем большую роль в жизни стран бассейна Внутреннего моря. В свое время Сардиния служила базой и опорным пунктом предводителю средиземноморских пиратов Сексту Помпею, долго противостоявшему, командуя своими «морскими орлами» из своей сардинской цитадели, столь могущественному и решительному противнику, как Октавиан, будущий римский император Август. Да и вандальские цари, кажется, временами склонны были рассматривать Сардинию как свое убежище, на крайний случай. Гейзерих, по крайней мере, вполне серьезно рассматривал этот вариант. Хотя, в конечном счете, им воспользовались не последние, все более слабевшие, властители вандалов, а недобитые восточноримским полководцем — евнухом Нарзесом (или же Нарсесом, а по-нашему — Нерсесом) — италийские остготы, которым умудренный жизнью армянин на службе императора Константинополя (ухитрившийся дожить до девяноста пяти лет!) «построил золотой мост», дав возможность покинуть Италию морем. Большой, овеянный мрачными легендами, остров таинственных туземцев-сардов, на котором нашли себе пристанище еще пунийские беженцы и который не был окончательно покорен даже римлянами, сыграл в роковые годы существования вандальского государства роль базы «мирового (с точки зрения людей того времени, ставившими знак равенства между понятиями «мир» и «Средиземноморье») заговора», расположенной в самом центре охватившей «мир» конспиративной паутины…
