Хотя перед достижением этой договоренности произошла жестокая битва вандалов с римлянами, если верить Прокопию Кесарийскому — кумиру всех энтузиастов вандалистики (который, странным образом, описывая битву, вопреки своему обыкновению, не называет почему-то место этой битвы): «Бонифаций и находившиеся в Ливии римляне, поскольку к ним из Рима и Византия (так греколюб Прокопий, сознательно архаизирующий язык своего повествования, именует Новый Рим — Константинополь. — В. А.) прибыло большое войско под предводительством Аспара, решили вновь вступить в бой. Произошла жестокая битва, и римляне, наголову разбитые врагами, бежали кто куда». Так и хочется добавить в заключение этого фрагмента из «Войны с вандалами» строки старика Горация: «бесчестно бросив щит, творя обеты и молитвы», хотя Гораций, не в пример филэллину Прокопию, писал не по-гречески, а по-лытыни: «реликта нон бене пармула» и далее по тексту… С другой стороны, у нас нет оснований сомневаться в том, что под стенами Карфагена, несомненно, произошло какое-то вооруженное столкновение (возможно, при отражении вандалами вылазки осажденного гарнизона), в ходе которого воинам Гейзериха удалось взять много пленных. Среди них был чрезвычайно мужественный римлянин, несомненно, много значивший для Аспара — Маркиан, правая рука, доместик — начальник Генерального Штаба или глава кабинета министров Аспара (выражаясь современным языком). Автору этой книги кажется вполне допустимым назвать его так, с учетом не только важнейшей военной, но и важнейшей политической функции, выполняемой Аспаром в Восточной Римской империи.
Маркиан, будущий император Востока, энергичный противник гуннского царя с германским именем Аттила, усердный чистильщик восточноримских «авгиевых конюшен», бескомпромиссный борец с коррупцией, пронизывавшей верху донизу все властные структуры, и успешный реформатор «византийской» армии, фигурирует в приведенном Прокопием историческом анекдоте, возникшем, вне всякого сомнения, уже после того, как Маркиан был поднят воинами на щите и коронован в Новом Риме на Босфоре, но, скорей всего, все же носящем отпечаток истинного происшествия, случившегося с ним при осаде «Зинзирихом-ригой» Карфагена. Прокопий, отличавшийся не меньшим, если не большим, пристрастием к подобным анекдотам, чем Геродот Галикарнасский, Плутарх Херонейский или Григорий Турский, сообщает об этом в своей написанной по-гречески «Войне с вандалами» следующее:
«Так вандалы отняли у римлян Ливию и завладели ею. Врагов, которых они взяли в плен живыми, они, обратив в рабов, держали под стражею. В числе их оказался Маркиан, который впоследствии, после смерти Феодосия (Младшего. — В. А.), стал василевсом (императором. — В. А.). Тогда же Гизерих повелел привести пленных к царскому дворцу, чтобы он мог посмотреть и решить, какому господину каждый из них сможет служить, не унижая своего достоинства. Когда их собрали, они сидели под открытым небом (видимо, во дворе дворца или дома, занимаемого Гизерихом. — В. А.) около полудня в летнюю пору, изнуряемые солнечным зноем. Среди них находился и Маркиан, который совершенно беззаботно спал. И тут, говорят, орел (символ верховной власти у многих народов, включая римлян и германцев. — В. А.) стал летать над ним в воздухе на одном месте, прикрывая своей тенью одного только Маркиана. Увидев сверху (с верхнего этажа дворца. — В. А.), что происходит, Гизерих как человек весьма проницательный, сообразил, что это делается по воле Божьей, послал за Маркианом и стал его расспрашивать, кто он такой. Тот сказал, что был у Аспара приближенных по секретами делам; римляне на своем языке называю таких лиц доместиками. Когда Гизерих услышал это и сопоставил с тем, что делал орел, а также принял во внимание то влияние, каким пользовался в Византии Аспар, ему стало ясно, что этот человек самой судьбой предназначается для царского (восточноримского императорского. — В. А.) престола. Он счел, что негодно будет убить его, поскольку если бы ему суждено было погибнуть, то оказалось бы, что действия птицы не имели никакого смысла, (ибо не стала бы она заботиться как о василевсе о том, кому предстояло тотчас погибнуть), да и убить его не было никакого основания; если же этому человеку в будущем суждено царствовать, то причинить ему смерть окажется совершенно невозможно: ибо тому, что предопределено Богом, нельзя помешать человеческим разумением. Поэтому Гизерих (видимо, отличавшийся не только набожностью, но прямо-таки богобоязненностью. — В. А.) взял с Маркиана клятву, что, если когда-либо это будет в его власти, он не поднимет оружия против вандалов. С этим он отпустил Маркиана и тот прибыл в Византий. Немного спустя, когда Феодосии умер, Маркиан принял царство (в 450 г. — В. А.). Во всем остальном он был прекрасный василевс, однако он ничего не предпринимал по отношению к Ливии (храня верность данному варвару слову. — В. А.)».
Включенный Прокопием в «Войну с вандалами», конечно, не случайно, анекдот скрывает в себе, вне всякого сомнения, некое тщательно завуалированное, ключевое событие, без знания которого остаются непонятными все последующие перипетии межгосударственных, военно-политических отношений между вандалами и восточными римлянами-«ромеями», причем не только в римской Африке (вскоре ставшей целиком вандальской). Поэтому даже столь авторитетные университетские профессора, как, например, Готье, настолько увлеклись, что даже сочинили диалог по поводу освобождения Маркиана, состоявшийся, по их мнению, между Гизерихом и Аспаром. Нам, многогрешным, не подобает равняться со светилами вандалистики. Тем не менее автор этой книги вполне может предположить, что с пленением и последующим освобождением из вандальской неволи будущего храброго и «прекрасного во всем» (если верить Прокопию) «василевса ромеев» (дерзнувшего заявить посланцам угрожавшего ему войной и требовавшего дани Аттилы, что деньги у него, севаста Маркиана, есть, но только для друзей, для врагов же — оружие, умерив тем самым спесь «Бича Божьего», перед которым трепетала вся Вселенная!) дело обстояло следующим образом. Маркиан, чьи мужество и бойцовские качества были общеизвестны (и вскоре настолько привлекли внимание сестры севаста Феодосия II Младшего — Пульхерии, — что она разделила с Маркианом ложе, а затем — и императорский престол!), возглавил вылазку гарнизона из осажденного вандалами Карфагена. Возможно, чтобы отбросить от его стен слишком приблизившиеся к ним войска вандалов (несомненно, ободренных приходом к ним в качестве подкрепления соратников, освободившихся после сдачи Иппона). Быстрая конница аланов (или самих вандалов) отрезала сделавшим вылазку «ромеям» Маркиана путь отхода в осажденный африканский «Новгород». В результате в плен к воинам Гейзериха, наряду с многими другими римлянами, попал и человек, у которого можно было, как бы между прочим, разузнать о положении осажденных, да и вообще о ситуации в Римской империи. Доместик, приближенный римского военачальника (и к тому же — человек, не скрывавший, пользуясь близостью к могущественному Аспару, своего весьма критического отношения к «новоримскому» двору, где верховодили святоши и кастраты-интриганы, и ставивший планы своего господина Аспара, да и свои собственные планы, несомненно, выше общих интересов погрязшей в коррупции восточной части Римской «мировой» державы).
После переговоров, начавшихся, вне всякого сомнения, еще в 434 г., в феврале 435 г. в Иппоне Регии был заключен мир между «ромеями» и «вандалами», официально поставленный в заслугу Флавию Ардавуру Аспару. (Второй) Рим, ставшим уже привычным для него образом, признал вандалов и аланов (подобно многим варварам до них) «федератами» империи. Отныне подданные «Зинзириха-риги» считались римскими союзниками, получившими право проживать на африканских землях (оставшихся римскими лишь номинально) и пользующимися во всех остальных отношениях полной свободой действий. Но осторожный Гейзерих решил проявить поначалу сдержанность, не расширив, сразу же после превращения в «друга и союзника римского народа», зону действий своих пиратских флотилий на восточную часть Внутреннего моря. Что не помешало ему сделать это впоследствии, когда его статус «федерата» константинопольского императора был поставлен под вопрос. В принципе, Иппонский мир закрепил поражение римлян в борьбе с вандалами. Ибо этот мир был «дарован Вечным Римом» (выражаясь высокопарным дипломатическим языком) варварскому народу, который, не испрашивая предварительно у римлян разрешения поселиться на их землях (как до тех пор делали германцы — скажем, готы, просившие у Рима дозволения переправиться через Дануб, или франки — через Рен), просто взял себе понравившиеся ему римские земли — и дело с концом! Римский экспедиционный корпус (официально, как всегда, победоносный) под командованием главных победителей — Аспара и Маркиана — убрался подобру-поздорову в Новый Рим. У могущественного гота (или алана, а может — и готоалана) Аспара и у царя вандалов и аланов (лат. рекс вандалорум эт аланорум) Гейзериха (вероятно — алана по матери) было несколько месяцев времени, чтобы познакомиться и изучить как следует друг друга. Возможно, они заключили в эти месяцы тайное межаланское Сердечное Согласие, аланскую Антанту по вопросу дальнейших судеб Восточного Средиземноморья. В этом, конечно, можно сомневаться, но автору этих строк кажется, что иначе история еще очень слабого на тот момент североафриканского царства вандалов приняла бы совсем другой оборот. Слишком уж трудно объяснимым были бы дальнейшие события — захват Гейзерихом с налета христианско-православного Карфагена, беспрепятственные пиратские рейды флота Гейзериха в водах западной части Римской империи, успешное отражение Гизерихом всех попыток воспрепятствовать его предприятиям…если бы царю вандалов и аланов не «подыгрывал» Аспар. Мы не знаем, и, наверняка, никогда не узнаем содержания доверительных бесед (иначе говоря — секретных переговоров вандалоалана Гезериха с готоаланом Аспаром), но Аспар явно стал для «Зинзириха-риги» (фактически — его, Аспара, соплеменника) «нашим человеком в Новом Риме»…
