Но всего этого явно не достаточно для убедительного объяснения и, тем паче, оправдания однозначно подтвержденных, во всех своих подробностях, многолетних гонений Гунериха на инаковерующих. Все источники, упоминающие Гунериха, изображают этого вандальского царя, правление которого было посвящено реализации идеи, вообще-то, не входившей в круг его задач как государя, сущим деспотом. Религиозный фанатизм, всецело овладевший им, которому подобало стоять НАД всеми религиями, исповедуемыми в его царстве, в качестве некоего высшего арбитра, не только отвлекал его от решения важных, насущных военно-политических задач, но и превратил его со временем в чудовище на троне (во всяком случае, в сознании многих современников, а уж тем более — потомков).
Первой жертвой религиозных гонений, начатых Гунерихом, были не православные христиане, а манихеи. В столетия, в которые молодое христианство укреплялось в своем учении и своих установлениях, отдельные, соперничавшие в его рамках, направления (которые мы сейчас привычно называем «сектами»), постоянно пополнялись неофитами и усиливались, приобретая не только чисто религиозное, но и все большее политическое значение. Пик волнений, вызванных еретиками-донатистами (не останавливавшимися даже перед убийством кафолических епископов), пришелся на довандальский период в истории римской Африки. А вот манихеи стали «притчей во языцех» почти одновременно с вандальскими пришельцами. О силе манихейского влияния говорит уже тот широко известный факт, что даже Августин Аврелий, будущий епископ (Г)иппонский и отец церкви, не меньше девяти лет провел в духовном плену у манихеев (в качестве «слушателя»), несомненно, многому научившись у них, высокообразованных, непревзойденных мастеров логики и диалектики.
Манихейское учение, сложившееся к III в. в персидском Междуречье, привнесло в христианство немало элементов древних иранских верований. Манихеи полностью отвергали как Ветхий Завет, общий для иудеев и христиан, так и некоторые части чисто христианского Нового Завета. Августина привлекали в манихействе свойственный ему радикальный дуализм, вера в существование чистого Царства Света, противостоящего во всем нечистому Царству Мрака (или Тьмы), объясняющая существование в мире Зла. Над поисками ответа на вопрос о происхождении Зла в мире бился, в описываемое время, не один только Августин, но и многие другие церковные мыслители. Ибо радостный мир язычества не знал такого разделения. Он не предавал проклятию основные человеческие инстинкты — например, сексуальность. И потому не вселял в души верующих внутреннюю раздвоенность, постоянно мучившую самые сильные характеры именно в эпоху раннего христианства. Манихейство же, как казалось многим, давало ответ на этот принципиальный вопрос. Утверждая, что не Бог попускает Злу существовать в сотворенном Им мире. Но Зло, еще не полностью побежденное, имеет свой удел в мире, и потому с ним необходимо постоянно бороться.
Манихейское учение, в плену которого девять лет своей жизни провел такой мудрец, как Августин, казалось столь логичным и убедительным, что привлекало к себе многих христиан, прежде всего — ариан. Мало того! Манихейство было для ариан даже опаснее, чем для православных-кафоликов. И потому Гунерих всей мощью своего репрессивного аппарата обрушился нам манихеев. Положение последних усугублялось еще и отсутствием у них влиятельных «закордонных» покровителей. В отличие от православных, за которыми стоял их единоверец, хотя и слабый, но полновластный, суверенный константинопольский император Зенон (Зинон) Исавр. Истребление же манихеев арианином Гунерихом василевс Зенон всецело поддерживал и одобрял (хотя и сам не избегнул обвинений в ереси монофизитства, т. е. признания в Иисусе Христе только Божественной природы).
Нам известно — увы! — очень мало подробностей о гонениях, воздвигнутых арианином Гунерихом на манихеев, одним еретиком — на других еретиков. Ведь у манихеев не было таких талантливых хронистов, как православный церковный писатель Виктор Витенский, восторженно одобрявший действия царя Гунериха, пока тот посылал на костер манихеев, но гневно клеймивший того же самого царя как кровожадного тирана и дикого зверя, стоило тому поступить аналогичным образом и с православными. Следовательно, костры, которым было суждено гореть повсюду в христианском мире вплоть до XVII, а кое-где — и XVIII в., на погибель иноверцев и так называемых еретиков, усердно разжигались еще вандалами-арианами — прямо посреди Карфагена, там, где его Верхний город соединялся многочисленными улицами и лестницами с Нижним, так что мимо места казни постоянно, нескончаемым потоком, проходили массы горожан и приезжих.
Манихейство, эта оставшаяся интересной по сей день и оказавшаяся необычайно живучей, даже в самых неблагоприятных обстоятельствах, версия христианства, в результате развязанных против него царственным зилотом Гунерихом жестоких гонений, исчезло из вандальского царства, снова уйдя на Восток, откуда в свое время и пришло в античный мир, и проникнув оттуда в Индию и Китай, где расцвело пышным цветом (к величайшему удивлению добравшихся туда впоследствии посланцев средневековой Европы — христианских монахов, купцов, дипломатов, разведчиков, вроде Плано-Карпини, Рюисбрэка или Поло)…
Разделавшись со «своими» манихеями и убедившись в том, что василевс Второго Рима Зенон слишком хитер или слишком осторожен, чтобы энергично заступиться за африканских православных христиан, царь Гунерих взялся теперь за последних. Для их сожжения были воздвигнуты новые костры. Впрочем, жгли далеко не всех и далеко не сразу. Судя по всему, Гунерих со своими присными разработал целый ряд мер, направленных против его православных подданных, от изгнания в пустыню и непомерного увеличения налогового бремени до мучительной казни. Впрочем, к последней, крайней мере прибегали в достаточно редких случаях. Ибо Гунерих, почти всегда, поручал проведение в жизнь предусмотренных его указами карательных мер арианскому духовенству. «Характерно, что при Гунерихе полицейские органы укрепились еще больше. Наряду с войсками он в разное время привлекал к работе в исполнительной власти даже функционеров арианской церкви, которые в своем религиозном рвении могли оказаться более пригодными для борьбы с ортодоксами (православными — В. А.), чем наскучившие рутинной работой официальные органы суда и управления.» (Ганс-Йоахим Диснер. «Королевство вандалов. Взлет и падение»). А как раз арианское духовенство не было заинтересовано в том, чтобы плодить все новых мучеников из числа адептов конкурирующей религии. Ибо стремление пострадать за веру было в те времена еще очень ярко выражено у верующих, и перспектива своей жертвенной смертью засвидетельствовать истинность своего вероучения оставалась очень привлекательной для многих.
Найти ответ на представляющийся нам самым важным вопрос о характере и личности заклейменного проклятием потомства фанатичного вандальского царя можно, если и не в полной мере, то в значительной степени, на основании анализа характера и методов гонений, воздвигнутых им на инаковерующих, и казней иноверцев, совершенных по его приказу или с его ведома. Свои жертвы Гунерих находил во всех лагерях, напоминая тем самым хищного зверя, которому кажется, что на него нападают, и который, охваченный страхом, бьет своими когтистыми лапами во все стороны, калеча правого и виноватого. Да и из переписки Гунериха, в отличие от писем его отца Гейзериха, не видно, чтобы Гунерих вел внешнеполитические переговоры (например, с Восточным Римом) с позиции силы. Из чего можно сделать вывод, что этот царь вандалов пытался в области проводимой им религиозной и внутренней политики взять реванш за свою неспособность сохранить те сильные позиции, что были достигнуты его отцом Гейзерихом, творцом вандальского великодержавия, в области внешней политики, межгосударственных отношений.
