* * *
Еще больше трудностей вызывала проблема митральной регургитации: не существовало простого способа восстановить створки клапана, настолько поврежденных болезнью, что они больше не могли плотно закрываться. Некоторые хирурги пробовали устанавливать в просвет клапана инородные тела, чтобы предотвратить течение крови в неправильном направлении: Харкен устанавливал перед клапаном сферические или веретенообразные заглушки из органического стекла, а Бэйли применял более сложную методику — сшивал створки клапана вместе полосками из ткани перикарда. Ни одна из этих операций не показала каких-то особенно успешных результатов: проблема, как правило, возвращалась, причем довольно быстро, уже через несколько месяцев. Нужен был другой, кардинально новый подход.
Любой водитель, которому хоть раз в жизни пришлось провести целый день в гараже, занимаясь своей машиной, скажет, что иногда заменить неисправную деталь намного проще, чем ее починить. Первым, кто догадался, что этот принцип применим не только к машинам, но и к человеческому сердцу, был Гордон Мюррей, хирург из Торонто, чья работа над созданием гепарина сыграла столь важную роль в развитии операций на открытом сердце. Мюррей работал младшим ординатором в лондонской больнице, когда в 1925 году Суттар провел свою первую и единственную операцию на митральном клапане, однако его интересу к этому вопросу больше всего способствовало посещение лаборатории Катлера и Бека, а также возможность обсудить с ними их работу.
Когда в 1936 году Мюррей приступил к собственным исследованиям, он сразу же решил действовать радикально, пробуя создать новый митральный клапан на основе тканей, взятых из организма самого пациента. В ходе экспериментов на собаках он полностью удалял клапаны — и створки, и сухожильные хорды. Он также вырезал несколько сантиметров наружной яремной вены — крупного сосуда шеи. Это одна из нескольких главных вен, по которым кровь возвращается из головы в сердце, так что он мог ею пожертвовать, не опасаясь каких-то серьезных последствий. Вырезав участок вены, он выворачивал его наизнанку. Это была важная деталь, так как внутренняя поверхность вен и артерий — эндотелий — обладала одним особенно полезным свойством: из-за постоянного контакта с кровью она умела удерживать ее от свертывания. Мюррей придумал оригинальный способ вводить этот вывернутый наизнанку отрезок вены через стенку сердца и пришивать его на месте, не вскрывая при этом сердце. Лоскут вены пришивался в слегка натянутом состоянии, чтобы при сокращении желудочка во время систолы повышенное давление прижимало его к просвету митрального клапана, подобно удерживаемой ветром на перилах газете, тем самым не давая крови течь обратно в предсердие. Хотя большинство из прооперированных им двенадцати собак умерли во время операции или вскоре после нее, двум все-таки удалось выжить, и их состояние было вполне удовлетворительным.
Работа Мюррея была встречена, как он сам впоследствии написал, «надменными улыбками» его коллег, однако он был настроен серьезно и испытал свою новую методику на нескольких пациентах, один из которых превратился из прикованного к постели инвалида в увлеченного любителя гольфа. Про судьбы остальных, впрочем, никаких данных не осталось. Тем не менее медицинское сообщество пришло в ярость, узнав, что Мюррей опробовал на человеке совершенно непроверенную методику, тем более что и опыты на животных были столь неудачными. Более того, сердечные клапаны в то время все еще считались епархией врачей, а не хирургов. В результате ему запретили проведение дальнейших операций.
К концу 1940-х годов, когда Мюррей возобновил свои исследования, кардиохирургия уже зарекомендовала себя успешной и быстро развивающейся областью медицины. Врачи пробовали методики, похожие на те, что Мюррей когда-то предложил впервые: Джон Гиббон вместе со своим коллегой Джоном Темплтоном использовали лоскуты ткани из вен и перикарда для воссоздания трехстворчатого клапана у собак. Мюррей усовершенствовал эту методику, обернув участок вены вокруг сухожилия, взятого из предплечья, чтобы усилить новые створки клапана. Одна из его подопытных собак прожила после такой операции целых семь лет. Людям, увы, повезло не так сильно: восемь из десяти его пациентов выжили, однако состояние их можно было охарактеризовать лишь как «вполне удовлетворительное».
Вместе с тем на горизонте уже появилась еще более захватывающая эпоха. Если до этого все попытки вылечить больного сводились к замене клапана другими тканями организма, то теперь исследователи принялись работать над созданием искусственного клапана — протеза, призванного заменить живую ткань человека. Чарльз Хафнейджел начал свои исследования в больнице Питера Бента Бригхэма в Бостоне, в которой Эллиот Катлер тогда работал профессором хирургии. В 1947 году он обнаружил, что если вставить собаке в аорту трубку из метилметакрилата (жесткий полимер, ныне применяемый в качестве костного цемента при протезировании тазобедренного сустава), то она возьмет на себя роль эндотелия сосуда. Кровь при этом не сворачивается — это было очень важное открытие, доказавшее, что в организме человека может прижиться искусственный клапан, изготовленный из синтетического материала. Пару лет спустя Мур Кэмпбелл, хирург из Оклахома-Сити, представил экспериментальное устройство, которое он вживлял в аорты собак. Устройство представляло собой твердый пластиковый шарик размером с горошину, заключенный в пластиковую трубку. Когда сердечная мышца расслаблялась, шарик блокировал вход в клапан, в то время как при ее сокращении повышенное давление отталкивало его в сторону, и кровь спокойно протекала через трубку в нужном направлении.
По чистой случайности Хафнейджел придумал свой собственный клапан с очень похожим устройством — только, в отличие от Кэмпбелла, он пошел дальше и применил его для лечения пациента. Первым человеком в мире, которому поставили искусственный сердечный клапан, стала тридцатиоднолетняя женщина с сильнейшей регургитацией аорты. В пять лет она переболела ревматической лихорадкой, которая сильно повредила ее аортальный клапан. Когда ей было чуть больше двадцати лет, состояние ее стало ухудшаться — появились боль в груди, одышка. В сентябре 1952 года Хафнейджел установил в аорту этой женщины искусственный клапан. Он не стал заменять неисправный клапан, так как протез оказался слишком большим и установить его в нужном месте, в верхней части сердца, не представлялось возможным. Вместо этого искусственный клапан поставили в нисходящую дугу аорты, на некотором расстоянии от сердца. Операция не решила проблему полностью, однако искусственный клапан теперь задерживал три четверти текущей в обратном направлении крови. Пациентка полностью поправилась и даже смогла работать полный рабочий день, чего не делала уже почти десять лет.
С самого начала стало ясно, что клапан Хафнейджела — это значительный шаг вперед. Пациенты хорошо переносили операцию, а уровень смертности был низким. Но вместе с тем клапан недостаточно точно повторял анатомию человека, и у него был еще один существенный недостаток: он был очень шумным и с каждым ударом сердца издавал громкий щелчок. Первых пациентов Хафнейджела с таким клапаном внутри было слышно аж в другом конце комнаты — одному даже пришлось забросить игру в покер, потому что всякий раз, как ему фортило, клапан начинал неистово щелкать. Благодаря дальнейшим усовершенствованиям имплант стал работать тише, но к этому времени несколько пациентов уже настолько отчаялись, доведенные до безумия бесконечным тиканьем у себя в груди, что свели счеты с жизнью.
