Доктор Шнайдер был в гневе, когда узнал о нарушении своих строгих указаний, и сделал Форсману выговор за его обман. Но ярость вскоре утихла, и после извинений со стороны юноши Шнайдер поздравил Форсмана, похвалил за его «великое открытие» и пригласил на ужин, чтобы отпраздновать такое событие. Форсман полагал, что установленный в сердце катетер может стать удобным способом доставки лекарств прямо в сердце, и вскоре он опробовал данную методику на безнадежно больной пациентке, которая страдала от перитонита в результате лопнувшего аппендикса. Через катетер ей был введен препарат для стимуляции сердца, и какое-то время она даже шла на поправку, однако вскоре умерла. По совету Шнайдера Форсман написал научную статью о своих разработках, которую позже в тот год опубликовал один из самых престижных в Германии научных журналов. Но Форсман не был готов к шумихе, которую вызвала его работа: журналисты приставали к нему прямо на улице, и про его достижение узнал весь мир. Одна американская газета заметила, что «и другие совершали не менее рискованные подвиги, однако редко когда хирурги делают что-то такое, что от одной мысли об этом по коже ползут мурашки».
Тем временем Форсман переехал в Берлин, чтобы продолжить обучение под началом Фердинанда Зауэрбруха — одного из самых выдающихся хирургов того времени. Зауэрбрух был врачом старой закалки и привык, чтобы ему беспрекословно подчинялись. К экспериментам Форсмана он отнесся крайне неодобрительно и, когда про них узнал, сразу же его уволил. После двух непростых месяцев, проведенных в берлинской больнице, Форсман был крайне недоволен, что все так обернулось, и вернулся в Эберсвальде, чтобы продолжить исследования. Теперь он видел в катетеризации сердца отличный способ получения четких изображения сердца и его магистральных сосудов, которые на обычных рентгеновских снимках давали лишь размытые очертания. Его идея заключалась в введении контрастного вещества — жидкости, прозрачной в рентгеновском диапазоне — напрямую в орган, чтобы на снимке было отчетливо видно его строение. Эта теория звучала убедительно, однако в его распоряжении было самое простое оборудование, и полученные снимки вызвали сплошное разочарование. Несмотря на шумиху, разгоревшуюся по всему миру после его первой публикации, Форсман никак не мог найти врача, который поддержал бы его работу, и, в конечном счете прекратил свои попытки. Размышляя об этом случае более чем полвека спустя, он предположил, что медицинское сообщество 1930-х годов по-прежнему считало сердце чем-то неприкосновенным: «Я совершил смертный грех — я вторгся в святилище, целенаправленно нарушив табу».
Следующие десять лет катетеризация сердца не вызывала большого интереса, хотя несколько исследователей попытались работать в этом направлении. В 1936 году врач из Парижа Пьер Амей смог добиться того, что не вышло у Форсмана, и представил первый четкий рентгеновский снимок внутренних структур сердца. Он столкнулся с враждебным настроем его коллег-кардиологов, которые осудили его, назвав чудовищной идею вставлять в бьющийся орган какую-то трубку. Тем не менее ему удалось найти отклик у одного из своих бывших студентов, Андре Курнане, который взял отпуск на своей основной работе в нью-йоркской больнице и приехал в Париж. Курнана поразили снимки, которые показал ему бывший учитель, а также удивили его заверения по поводу безопасности процедуры. Он понял также, что эта методика крайне помогла бы ему в его собственных исследованиях кровообращения, и перед возвращением в США он захватил с собой побольше гибких катетеров, которые в то время производились только во Франции.
Проект Курнана был следующим — он планировал досконально изучить сердечно-легочную систему человека, в частности, исследовать циркуляцию крови через сердце и легкие. Его и его коллегу Диксона Ричардса особенно интересовало влияние на кровоток заболеваний легких — они посчитали, что катетеризация сердца поможет точно измерить сердечно-легочные функции. Они усовершенствовали методику, стали проводить эксперименты на собаках и шимпанзе и в 1940 году переключились на людей. Используя катетер для измерения давления в правом желудочке, а также уровня насыщения крови кислородом до и после ее прохождения через легкие, они могли высчитать сердечный выброс — количество проходящей через сердце крови за одну минуту, — являющийся надежной оценкой состояния здоровья этого органа. Курнан сравнил сердечный выброс у четырех пациентов, у одного из которых было повышенное кровяное давление и сердечная недостаточность, — как и ожидалось, поврежденное болезнью сердце с каждым ударом пропускало через себя все меньше и меньше крови, и положение становилось угрожающим.
Эта методика получила широкое применение после того, как подготовленные Курнаном специалисты ушли работать в другие учреждения, причем у многих из них были мысли, как применять эту процедуру по-новому. В 1945 году две группы ученых придумали использовать катетер для диагностики врожденных патологий сердца. Элеанора Болдуин, врач из Нью-Йорка, пришла к выводу, что возможность брать образцы крови прямо из камер сердца позволит диагностировать дефект межжелудочковой перегородки, обнаружение которого до тех пор было крайне затруднительным. В случае наличия дефекта насыщенная кислородом кровь попадала бы из левого желудочка в правый и смешивалась бы там с венозной кровью. Таким образом, взятые из правого желудочка образцы крови показали бы необычайно высокое содержание кислорода по сравнению с этим показателем в правом предсердии. Точно так же Джеймс Уоррен из Атланты обнаружил, что наличие в правом предсердии крови с высоким содержанием кислорода явно указывало на отверстие в перегородке между верхними камерами сердца.
Вместе с тем все, кто пытался проводить катетеризацию сердца за пределами США, зачастую сталкивались с упорным сопротивлением. Джон Мак-Майкл, первый в Великобритании взявший на вооружение эту методику, начал применять ее во времена, когда из-за регулярных нацистских бомбежек жить в Лондоне было все еще крайне опасно. Когда ему сказали, что катетер приведет к образованию тромба, который может убить пациента, он предоставил в ответ статистку, согласно которой из нескольких тысяч пациентов, еще со времен первого эксперимента Форсмана в 1929 году, от катетеризации ни один не умер. Он также показал, что с помощью этой процедуры можно диагностировать и другие врожденные пороки сердца, в том числе тетраду Фалло и стеноз легочной артерии.
Мак-Майкл прекрасно понимал, что он в огромном долгу перед изобретателем этого метода. А Форсман между тем, казалось, совершенно исчез с медицинской сцены: в своей статье, опубликованной в 1949 году в журнале The Lancet, Мак-Майкл заметил, что «мало что известно о судьбе Форсмана». Приложив немало усилий, Мак-Майкл наконец разыскал его в небольшой деревушке в Шварцвальде. Война не пощадила его: побывав в военном плену, Форсман вернулся домой и обнаружил, что его дом полностью разрушен в ходе воздушного налета. Вскоре он воссоединился со своей семьей, но он был членом нацистской партии, и теперь ему было невозможно получить хоть сколько-нибудь значимую должность. Однако ему удалось устроиться сельским врачом. Форсман с благодарностью принял предложение Мак-Майкла приехать в Лондон и поговорить о его работе — наконец-то он получил признание, в котором ему отказывали на протяжении почти двадцати лет. Имя его было увековечено в истории, когда в 1956 году он в компании Курнана и Дикинсона Ричарда, был удостоен Нобелевской премии «за открытия, касающиеся катетеризации сердца и патологических изменений в системе кровообращения». Его агитировали не бросать исследования, которые сделали из него знаменитость, но Форсман отказался. Он понимал, что за время его отсутствия прогресс в этом направлении зашел столь далеко, что ему за ним не угнаться, и решил ограничиться статусом, по его собственному выражению, «живого ископаемого» и оставшуюся часть карьеры занимался урологией.
