Вплоть до конца 1940-х катетеризация проводилась исключительно в правой половине сердца: пропускать катетер через вену не составляло особого труда, потому что он двигался в одном направлении с кровью. А вот чтобы попасть в левую часть сердца, катетер нужно было ставить в артерию и проталкивать в направлении, обратном движению крови, что многие врачи считали слишком сложным и потенциально опасным. Однако несколькими годами ранее кубинский врач Педро Фаринас продемонстрировал, что это вовсе не так, подведя катетер к самому основанию аорты, и получил прекрасные рентгеновские снимки сосуда и его основных ветвей. Протолкни он его еще на пару сантиметров дальше, и катетер прошел бы через аортальный клапан, очутившись в левом желудочке сердца, однако Фаринас решил, что это слишком рискованно. Генри Зиммерман, кардиолог из Кливленда, с ним не согласился. Он продемонстрировал, что такая процедура совершенно безопасна, хотя и была связана с рядом затруднений, которых не было при исследовании правой половины сердца. Смазав катетер оливковым маслом, Зиммерман вставил его в артерию предплечья, после чего протолкнул против движения крови, пока тот не добрался до аортального клапана. Преодолеть это препятствие было весьма непростой задачей — ведь клапан открывается с каждым сокращением сердца всего на одну пятую секунды. У первого пациента, на котором он опробовал эту методику, аортальный клапан не закрывался плотно, и у Зиммермана была возможность понаблюдать, как это влияет на давление крови в аорте и левом желудочке. Несколько лет спустя юный кардиолог из Мэриленда Джон Росс разработал гениальную альтернативу данной методике. Он смастерил особый катетер с иглой на конце, который вводился в правую половину сердца через вену. После этого в перегородке делался небольшой прокол, и катетер проталкивался через образовавшееся отверстие, попадая в левое предсердие или желудочек. Это позволяло избежать трудностей, связанных с преодолением аортального клапана, а крошечное повреждение сердечной перегородки, как оказалось, заживало без каких-либо проблем.
Все эти сердечные катетеры помогали не только измерять давление и брать образцы крови. На заре кардиохирургии врачи никогда не были до конца уверены, что именно они увидят, вскрыв пациенту грудную клетку: у ребенка, которому диагностировали рядовой дефект клапана, запросто могла обнаружиться какая-нибудь необычная врожденная патология. В 1950-е ситуация изменилась: стремительный прогресс методов визуализации кровеносных сосудов и сердца изнутри сделал возможным введение в камеры сердца контрастного вещества при помощи катетеров. Сделанный сразу после этого рентгеновский снимок позволял получить подробнейшую картину внутренней структуры сердца. Такой способ диагностики был во много раз информативнее, чем методы, применяемые в предыдущие десятилетия. Работавший в Стокгольме ученый Гуннар Юнссон обнаружил, что если правильно направлять кончик катетера, то можно выбирать, какая именно часть кровеносной системы окажется подсвеченной на итоговом рентгеновском снимке, — эта методика впоследствии была названа селективной ангиографией. Эта догадка, а также случайно доказанная Мэйсоном Сонсом безопасность введения контрастного раствора напрямую в коронарные артерии сыграли важнейшую роль в дальнейшем стремительном развитии кардиохирургии. Ангиограмма стала своего рода чертежом, на котором, как на схеме неисправного водопровода, были видны все тонкости сердечно-сосудистой системы пациента. Такой снимок давал хирургу четкое представление о том, с какой именно проблемой ему предстоит иметь дело и как ее исправить.
В июне 1963 года Чарльза Доттера пригласили выступить с лекцией на собрании радиологов в курортном чешском городе Карловы Вары. Его попросили поговорить о будущем ангиографии — этой новой дисциплины, чья роль в современной медицине была уже очень важной. Собравшиеся на лекцию радиологи представляли, что их задача заключалась в получении рентгеновских снимков сердца и его магистральных сосудов, чтобы можно было поставить точный диагноз, на основе которого уже хирурги с врачами решали, какое лечение будет для пациента оптимальным. Но то, что они услышали в лекционном зале, буквально шокировало их — у Доттера были весьма далекоидущие планы. Он сообщил своим коллегам, что вскоре он с помощью ангиографии будет не только проводить своим пациентам диагностику, но и лечить их: «Ангиографический катетер может быть использован не только для диагностики — если проявить немного воображения, то его можно превратить в полезнейший хирургический инструмент». Это было очень смелое заявление, радикально меняющее общее мировоззрение: большинству присутствующих даже в голову не приходило, что катетер может стать альтернативой скальпелю. Заключительные слова Доттера аудитория встретила бурными овациями. Один из присутствовавших позже вспоминал, что «эффект был как от разорвавшейся бомбы».
Такой прогноз будущего основывался не на каком-то слепом оптимизме, а на собственном опыте Доттера. Несколькими месяцами ранее он проводил аортограмму — стандартную процедуру для получения рентгеновских снимков аорты пациента. Для этого в брюшную аорту через бедренную артерию в области паха вводился катетер, через который подавался контрастный раствор. Все было как обычно, за исключением одного — на этот раз бедренная артерия была закупорена холестериновой бляшкой — жировыми отложениями, сформировавшимися в результате атеросклероза. Доттеру не потребовалось больших усилий, чтобы протолкнуть катетер через это препятствие. Тем самым он, сам того не желая, расчистил новый канал для прохождения крови. Процедура оказалась настолько простой, что у него не было никаких сомнений: катетеры могут быть повсеместно использованы именно для прочистки закупоренных артерий.
Пятью годами ранее Томасу Фогарти, студенту-медику из Цинциннати, в голову пришла очень похожая идея. Ему было всего двадцать с небольшим, когда он придумал новый инструмент для удаления тромбов внутри артерий. Он видел, как хирурги пытались сделать это, разрезая кожу и сам кровеносный сосуд, а затем выковыривая тромб щипцами, — однако эта процедура редко давала хорошие результаты, и многим пациентам впоследствии приходилось ампутировать конечности. Фогарти сконструировал полый катетер с крошечным латексным воздушным шариком на конце — в первых экспериментальных экземплярах использовался кончик пальца хирургической перчатки. Другой конец катетера подсоединялся к бутылке со сжатым газом, чтобы миниатюрный воздушный шарик можно было при необходимости надувать. Это устройство (получившее с тех пор название «катетер Фогарти») вставлялось через разрез на коже в кровеносный сосуд и подводилось к тромбу. Потом воздушный шарик надували и убирали, а вместе с ним вытягивалась и запекшаяся кровь. Впервые использованный в 1961 году, катетер Фогарти стал значительным шагом вперед по сравнению с прежде используемыми методами удаления тромбов. Он не только привел к резкому снижению смертности, но и практически полностью исключил экстренные ампутации конечностей. До его появления пятая часть всех пациентов в результате неудачной попытки удалить тромб теряла руки и ноги, а благодаря новой процедуре этот показатель упал до трех процентов. Несмотря на явный успех, Фогарти оказалось очень непросто убедить всех отнестись к его работе серьезно. Когда он попытался опубликовать свои исследования, первые три журнала, в которые он обратился, отказались печатать его статью. В 1962 году он перебрался в Орегонский университет для продолжения стажировки, где познакомился с Чарльзом Доттером — наконец-то ему повстречался хирург, чьи взгляды совпадали с его собственными.
