Луна… Она так действует. Становится центром вселенной для оборотня. Мы медведи. Но даже Луна — волчица способна заворожить всю стаю. В этом ее сила, ее дар, ее проклятие. Альфы начинали войны, устраивали смертельные бои, чтобы заполучить такую самку в пару. Они были самым ценным товаров в древние времена. Как хорошо, что Харрисон помешан на чистоте крови. Как, черт возьми, замечательно, что Тарин не обратилась раньше. Иначе на ее зов сбежались бы все альфы на континенте. И как бы я потом отбивался от них?
Последняя мысль неожиданно отрезвила, смела дурман и вернула боль. Сделал вдох, чувствуя уколы в каждой части тела и кровь на языке. Я должен ее защищать. Должен доказать, что достоин. Блядь! Сейчас же. Надо собрать себя по кускам. Уж что, а засранцу Клоду я добить себя не дам. И тем более разорвать нашу связь.
— Я сам ее прикончу, сраные ублюдки, — тихо и зловеще прошептал Харрисон и взревел, что было мочи, оглушая мгновение всех, даже Клодия. Этой секунды альфе хватило, чтобы окончательно снять оцепенение и пойти в наступление. Я с ужасом смотрел, как гора меха и ненависти надвигается на Тарин, и все, что смог — пошевелить рукой, пытаясь нащупать пол.
«Вставай» — процедил я сквозь зубы. Ноги отказали. Кажется, урод все же сломал меня. Плевать. Должен. «ВСТАВАЙ!»
Я закрыл глаза и заревел, призывая всю силу, что была во мне. Всю ярость, что копил годами. Все обещания, данные самому себе и вселенной. Все слезы, которые я так и не пролил из-за родителей. Ни одной. Я копил их, обращая в силу. И сейчас я хотел все это вместе взятое в свои руки и ноги, чтобы встать. Чтобы не дать уроду прикоснуться к ней своим окровавленными лапами.
— Стой! — заорала Тарин, когда Клод с ухмылкой отскочил от кровати, а Харрис почти приблизился. И альфа, мать его остановился. Он единственный, кто по правилам природы должен был устоять перед чарами Луны, подчинился. Видно было, как его рвало на части от злости, как он рычал и тужился, пытаясь сдвинуться с места. Возможно, его сдерживал Клодий. Но уж точно он больше не сдерживал Тарин. Она свалилась с кровати, не до конца чувствуя лапы. Заскулила, неловко отползла в пустой угол, обводя всех перепуганным взглядом. Больше всего мне сейчас хотелось положить всему конец, прижать ее к себе и вдохнуть запах. Он наверняка изменился, стал сильнее. Из-за сраной крови, забившей глотку и нос, я ни черта не чуял.
«Вставай, мать твою, придурок!»
Глава 29
Тарин
То, что видели мои глаза, было чистым безумием. Я сама, вытерпев невыносимые муки, буквально прочувствовав, как каждая косточка провернулись во мне, сейчас ощущала себя словно в панцире. Под крепким куполом. Хотя странно так думать, учитывая сил почти не было в руках и ногах… то есть, лапах. В страшных, когтистых, местами мохнатых лапах. Они тряслись от страха, и сердце дребезжало им в такт. И все же глазам я точно верила.
Это дивное бело-голубое свечение появилось сразу после того, как Клод сказал мне о стене. Она разрушилась в моем сознании, потому что зверь ее больше не удерживал. Колдун назвал это двойным энергетическим дном. Я все еще не понимала, какого рода эта сила, и что с ней делать. К тому же, у меня, кажется, не было времени, чтобы разобраться. И все равно я отчаянно пыталась понять, почему каждое живое существо в поле моего зрения выпускало это волшебное свечение. Как словно аура. Точно! Я могла видеть их энергию каким-то внутренним зрением зверя. У кого-то свечение было больше, у кого-то голубее. Больше всего ослеплял Харрисон. Белый шар света, который из него исходил, был размером с него самого и вызывал желание закрыть глаза, склонить голову. Но нет. Этому ублюдку я подчиняться не собиралась. Уж точно не тогда, когда он приказал убить меня.
Другие оборотни, к счастью, не стали его слушать. Не знаю, почему, но их шары были тусклыми, намного меньше. И мне казалось, я могла приглушить их свет, если бы мое внимание не было так рассредоточено. Клод? Его сила поражала своей голубизной. Вполне возможно, что цвет показатель мощи. Чем синее, тем сильнее. Но тогда Лайфорд…
Господи, я не могла на него даже смотреть без желания заскулить. Он выглядел так, что по всем законам природы не должен был уже дышать. У него точно был сломан позвоночник, потому что тело лежало в неестественной позе. Все лицо в крови, кулаки стертые и опухшие, из ноги торчал кусок доски. Я должна была ненавидеть его за то, как он поступил со мной. За то, как подставил Колтона. За всю ложь и боль, которые мне причинил. Но прямо сейчас, смотря на него, я больше всего на свете боялась, что моргну, и его взгляд станет пустым. Жизнь покинет его. Его свет все еще горел. Мерцал, тускнел, уменьшался, а потом снова становился ярче. И так по кругу снова и снова, как будто он из последних сил цеплялся за жизнь хоть одной рукой, хоть кончиком пальца.
Свет Лайфорда был самым голубым в этой комнате. Почти что синим. Только очень-очень маленьким. Размером с шар для боулинга где-то в районе сердца. Я бы хотела как-то помочь ему. Подойти, сжать руку. Но не могла, потому что чувствовала давление Клода. Впрочем, оно исчезло в то мгновение, когда альфа яростно взревел. Я испуганно заскулила, глядя на этого монстра во все глаза. Меня уже ничего не держало, и я могла броситься бежать, но застыла от ужаса, понимая, что сейчас всему придет конец, и имя ему Харрисон Хейл. Интересно, в пророчестве было что-то о моей смерти? Лайф знал об этом, когда вез меня сюда? Настолько ли он безумен, чтобы умереть сегодня вместе со мной? И ради чего все это? Ради чего? Мы могли бы просто убежать. Мы могли бы быть так счастливы… А теперь он уничтожил все.
Я посмотрела на него, зная, что он поймет всю мою боль по глазам, а он закричал. От отчаяния и злости. Он хотел быть со мной, я видела. Но не мог закрыть меня собой от альфы. Даже Клод отбежал в другой конец комнаты, понимая, что здесь сейчас ничего не уцелеет.
— Стой! — молить — все, что мне осталось. Белый свет Харрисона начал угасать, становиться все тусклее. А на лице альфы отразилось непонимание, удивление, неверие. За ним и вернулась ярость. Он смотрел на меня так, будто его руки уже были на мне, и он душил меня ими, по крупицам отбирая мою жизнь. Но это был лишь колючий ледяной взгляд. А на деле он стоял на месте. Прирос к полу, не мог пошевелиться. И каждый раз, когда его свет начинал сиять ярче, я повторяла про себя мысленно десятки раз: «Стой! Стой! Не шевелись!».
Пока это работало, я спрыгнула с кровати, не отрывая глаз от Харрисона, и отползла в ближайший угол. Я понятия не имела, как долго смогу его так сдерживать, но точно знала, что это я. Это, мать вашу, я! Как? Почему? Про это говорила мама, когда называла меня особенной? Она знала, что я так могу?
Я не успевала за собственными мыслями, их было слишком много, чтобы разобраться со всем и привыкнуть к новому телу. Я должна была бежать? Но пути отхода не было. Только через окно с высоты пятого этажа огромного особняка. В новом теле, которым управлять оказалось сложнее, чем я думала, это казалось двойным самоубийством. Тогда как? Остаться и бороться? Я хотя бы могла попытаться.
