— Марк. Марк Омделёр.
— А фамилия вроде французская.
— Я вас умоляю! Каких только фамилий не бывает на свете. Скажите, здесь есть кто-то, кто может похвастать чисто арийским происхождением?
— Может, вы в чём-то и правы. У меня с материнской стороны все русские, хотя по папе я — немец.
— Вот и у меня. Фамилию-таки дал папа, а происхождение, как и положено, мама.
Я рассмеялся, хозяин подержал меня неуверенным хихиканьем, хотя ноздри при этом зло сжались. Казалось, его нос не одобряет подобного юмора, и ювелир смеётся втихаря, чтобы тот не слышал.
— Я принёс вам немного камней на оценку.
— А, так вы и есть тот самый легендарный алмазопромышленник и меценат! — ноздри его возбуждённо затрепетали. — Так знайте, что я вам сейчас буду сказать. Именно из-за вас я и приехал в эту глушь. И здесь, на границе цивилизации, я хочу делать с вами наш общий маленький гешефт. Вы будете приносить мне камни, я буду забирать их у вас за хорошие деньги и делать из них настоящую красоту.
— И сколько вы можете за них предложить? — Я вынул мешочек с камнями, пересыпал содержимое в ладонь, потом расстелил мешочек на стойке высыпал на него алмазы.
Ювелир надел на лоб увеличительное стекло с подсветкой, затем стал брать камни по одному. Он взвешивал их, измерял, протирал пальцами в тканевой перчатке, долго в каждый вглядывался…
Вся процедура затянулась почти на полчаса. Всё это время я стоял, молча глядя на работу специалиста. Наконец, последний алмаз вернулся на своё место и Омделёр нараспев произнёс:
— Ну-у… За этот десяток, которые меньше карата, я дам вам по четыреста экю. Кроме вот этого, он почти прозрачный, хоть и самый мелкий, пойдёт за семьсот. Та пара, что что по два карата — крайне неудачные. Придётся скалывать больше половины, там вкрапления, они сильно уценят камни. Вы можете посмотреть сами, я даже с удовольствием дам вам лупу, если вы не верите старому Марку. Так что тоже, максимум пятьсот и не говорите мне, что я не даю настоящей цены. Вам никто не заплатит больше.
— А эти? — я указал на пять крупных, без малого по три карата, и один почти на четыре.
— О, эти — это не камни, это-таки песня. Именно они и сделают вам весь гешефт. Это замечательные камешки, и я готов приобрести у вас каждый за две тысячи экю. А этого милого малыша, — он указал на самый большой, — даже за пять. Итого, с меня вы можете получить двадцать тысяч семьсот экю ровно. Это очень, я повторю если вы не расслышали, очень немаленькие деньги.
— Марк, да вы просто грабите меня! — сам собой у меня стал прорезаться одесский акцент.
— Помилуйте, Гена, что вы знаете за грабёж? Вот когда вам приходится бросать всё и убегать, теряя по пути последние штаны, это-таки да, грабёж. А когда вам предлагают хорошую цену за неплохой товар, это никак не грабёж, это совместный взаимовыгодный бизнес.
— Так дайте за мой бизнес хорошую цену.
— А что, вы решили, я сейчас делаю? Я же не шлимазл, Гена, я приехал сюда жить и работать с вами. И то, что я говорю настолько верно, что мои слова вы можете предъявить в банк как обеспечение.
Торговались мы дольше, чем Омделёр оценивал камни. К концу торгов он даже смотрел на меня с уважением. Но в итоге, я получил ровно двадцать пять тысяч экю как одна копейка. Получилось примерно на тысячу больше, чем обычно оценивали алмазы в представительстве Ордена. Я решил обязательно зайти к Мэри, описать ситуацию и пояснить, что торговать с Омделёром мне выгодно. В крайнем случае, можно сдавать пополам. В Орден и ювелиру.
Новая Земля. Дагомея. Лимпо. 25 год 2 месяц 13 число. 10:10
С утра спорили с Жанной, куда пойти в первую очередь. Лимпо, к сожалению, не Париж, мест для культурного проведения досуга немного. Вечером можно было сходить в бар, там, как стемнеет, работал стихийный, но ежедневный танцпол. Была здесь и киноплощадка. В другой стороне посёлка, возле казарм колониальной пехоты. Прямо как в моём глубоком детстве — врытые в землю посреди двора деревянные лавочки, высокий столик для ноутбука с проектором, и экран три на пять метров, сколоченный из струганной доски и аккуратно покрашенный в белый цвет.
Кино, хочу заметить, крутили ежедневно и каждый сеанс киноплощадка была полна. Но все эти развлечения были на вечер. А спор разгорелся из-за планов на утро. Я предлагал сходить к Курту Майеру, взять пару четыреста шестнадцатых и выехать на стрельбище. Очень мне хотелось, чтобы Жанна ощутила все прелести немецкой винтовки. Да и старику радость. Я прекрасно помнил, как каждый раз розовели его щёки, когда он тренировал девушек. Ну и, конечно, в душе я надеялся, что после отстрела винтовки жена не сочтёт чрезмерной тратой покупку двух таких. Кстати, а наши Фалы тогда можно было и продать.
Но Жанна хотела прежде всего зайти к ювелиру. С полчаса она допытывала меня, что у того лежало на витрине, но без толку. Я, когда ходил, специально не смотрел на товар. Я же за деньгами пришёл. Вот потом, когда сумма уже в кармане, можно и купить что-нибудь. И лучше вместе с женой.
— Гена, там уже половину раскупили, небось, а пока мы стрелять будем, вообще пустые витрины останутся.
Честно говоря, аргумент был убойный, если бы не один фактор.
— Жанна, он же не сегодня открылся. Местные и вчера, и позавчера к нему ходили. Так что на обновление коллекции даже не рассчитывай. И никакой разницы нет, придём мы сразу после всех или на следующий день.
— А стрельбище твоё вообще никуда не убежит!
— Зато после обеда там такое пекло будет, что ничего не захочется. А в ювелирном прохладно, кондиционер…
— Ладно, Струна, уболтал. Но тогда договаривайся с Куртом, чтобы я смогла где-то переодеться. Я в ювелирку в грязном камке не пойду.
Договориться с Майером было проще простого. Я только сказал, что Жанне надо переодеться после стрельбы, как он предложил на выбор — помещение администрации стрельбища, кстати сказать, дощатая будка, чуть больше летнего туалета и всегда пустая, либо магазин.
Курт с неподходящей для своего возраста юркостью крутился вокруг Жанны, то поправляя положение локтя, то подавая и принимая магазины, то цепляя на её винтовку что-либо из многочисленных обвесов. Если бы я не был уверен в них обоих, то считал бы, что он заигрывает. Но я знал свою жену и верил ей, знал Курта Майера. И знал, что немец очень хочет продать нам винтовки.
— Ну-у… Неплохое ружьё, — с деланной небрежностью оценила Жанна.
— То-то у тебя щёки аж горят.
— Нет, фройляйн, вы не правы. Оно не неплохое. Это одна из самых лучших винтовок мира, — Курт, похоже, немного обиделся.
— Всё нормально, Курт, — успокоил я его. — Если ты примешь у нас в зачёт наши старые, то мы купим две из четыреста шестнадцатых.
— Только мне эту, — Жанна подняла перед собой винтовку, из которой чуть больше, чем за два часа настреляла почти пятьсот патронов.
