О кровной вражде разговор зашёл случайно. Боб подбирал себе новую лошадь и приговаривал: «Ты же не бросишь меня наедине с Макгрегорами, Красотка?» Тогда Джеку стоило больших трудов разговорить мальчишку. И вот сейчас, сидя на козлах повозки, он чувствовал себя в зоне боевых действий.
Однако, вокруг царил покой. До самого городка на их караван никто не напал, да и в Хиллтауне, как оказалось, жители даже не носят оружие. Все встреченные мужчины были наряжены в свежеотглаженные костюмы без малейших признаков револьверов на поясе. И все, как один, носили на головах огромные, чуть меньше настоящих сомбреро, фетровые шляпы. К церкви Дугласы подъехали чинно, неспешно продефилировали по пыльной главной дороге вдоль ряда двухэтажных дощатых домов, и остановились точно напротив такого же пышного кортежа. Те же пять тележек, с десяток верховых коней при них, и ни одного человека.
Если на ранчо мужчины и дамы выглядели привычно, отличаясь лишь парадными платьями, то в дороге с ними явно что-то произошло. Потому что перед Джеком прошествовали, иначе не назвать, настоящие шотландские дворяне. Ни дать, ни взять, какой-то высокопоставленный лорд вывел свой многочисленный клан на осмотр вверенной территории. Впереди, элегантно выбрасывая трость при каждом шаге, следовал сам полковник Дуглас. В зелёном фраке, килте родовых цветов и с беретом на голове. Из мужчин он единственный был не вооружён. Остальные, несмотря на парадные костюмы, несли в руках ружья. Кроме женщин, понятное дело. Тем было бы неудобно шествовать в пышных платьях, при взгляде на которые почему-то в голову приходила фраза «викторианская эпоха», и с винтовками. Нет, вместо ужасных стреляющих штук дамы семейства несли крошечные сумочки и обмахивались собранными из крашенных перьев веерами. И сам вид при этом имели такой, что становилось ясно — раздайся где-то в пределах мили выстрел, дружно рухнут в обморок, как по команде.
В церкви царила прохлада и полумрак, поэтому Джек не сразу заметил точно такое же вычурное семейство. Как только полковник Дуглас вошёл в широкую двустворчатую дверь, с левой стороны со скамеек поднялись сразу три ряда прихожан. Поднялись слаженно. По-военному. Повернулись к вошедшим и дружно кивнули. После чего долго провожали глазами, пока Дугласы не заняли свои места справа от прохода. Не было сомнений, что именно сейчас он и увидел клан тех самых Макгрегоров, ставших в приютившей его семье символом зла.
Впрочем, проповедь шла мирно, не нарушаясь перестрелкой или злобными выкриками. Опрятный и благообразный священник средних лет долго и увлечённо рассказывал о любви и дружбе, обильно окропляя свою речь цитатами из Библии. Ближе к концу службы по рядам, периодически звеня в колокольчик, пошёл служка. В его руках было что-то вроде ухвата с чугунком, куда прихожанам полагалось кидать деньги.
Это было, как заметил Джек, настоящим представлением. Увлекательным, хоть и знакомым до последней секунды. Сначала мальчишка подошёл к полковнику Дугласу и требовательно качнул перед ним своим горшком. Привязанный колокольчик требовательно забренчал.
Полковник величественно поднялся, вынул из-за пазухи огромный бумажник, и долго в нём рылся. Наконец, сделал торжествующее лицо, прошептал под нос: «Да пусть. Не жалко», и размашисто бросил веер долларовых бумажек в поднесённую посуду. Что интересно, в момент шёпота замерли все. Даже священник, кажется, на минуту прервал свой монолог, делая вид, что ищет нужное место в первоисточнике. Так что историческую фразу слышали все до единого. Не было сомнений, что опытная публика, зная реплики обоих главных героев, создавала им необходимые условия.
По рядам прокатился еле слышный шепоток:
— Двадцать, не меньше.
— Да куда там, это же Мик Дуглас. Он и тридцати не пожалеет.
Подобные диалоги прошли волной от передней до задней части церкви и каждый говоривший был уверен в названной им сумме. Кто-то считал, что не больше пятнадцати баксов, мол, всё это показуха, а по факту с чего бы полковнику расщедриться. Кто-то поднимал воображаемое подаяние до немыслимых пятидесяти. Стоило учесть, что на нефтяном производстве многие работники получали в месяц шестьдесят, и это считалось приличной зарплатой. Конечно, были ещё негры. После войны и отмены рабства их перевели в разряд наёмного персонала, но обычно платили не больше десяти баксов. Так что пятьдесят долларов были значительной суммой.
Пока остальное семейство вносило свою лепту в чугунок, священник несколько сбавил пыл повествования. Несомненно, он, как наиболее заинтересованное лицо, очень внимательно следил за процессом подаяния. Джек однозначно разглядел цифры, щёлкавшие в его глазах. Вообще, смотреть на увлечённых спектаклем прихожан было очень интересно. После Дугласов служка пошёл дальше по правой стороне, собирая свою дань с жителей попроще. Но и то, каждый из них подавал так, будто держал в руке не доллар, или несколько центов, а, как минимум, стоимость всей церкви вместе со священником.
Единственные, кого, как оказалось, совершенно не интересовал спектакль с подаянием, были Амалия Дуглас и неизвестный ему молодой человек из враждующего клана. Они так старательно не смотрели друг на друга, что через короткое время вовсе перестали обращать внимания на такую мелочь, как проповедь. Девушка раскраснелась, она вынула из крошечной сумочки молитвенник, который непонятно, как там помещался, и зачем-то мяла его в руках, рискуя скатать в комок. А юноша так тянулся взглядом направо, что чуть не уронил винтовку, которую держал между коленей. Кажется, они даже переговаривались одними глазами. Джек сидел в том же ряду, у стены, и ему всё было отлично видно. Зрелище настолько захватило ковбоя, что Джеду пришлось толкнуть соседа в локоть, когда служка с тарой добрался до его места. Джек судорожно сунул руку в карман. Восемь долларов. Вот всегда так. Потенциально есть две тысячи, а захочешь заплатить продавцу слова божьего, так и десятки не набрать. Он не глядя сгрёб горсть мелочи и с легкомысленным звоном отправил в котелок.
Дальше представление перешло в эндшпиль. Служка добрался до ряда Макгрегоров. Тут уже и священник начал комкать проповедь, бормотать что-то себе под нос, опасаясь громким голосом заглушить интересующую прихожан реплику.
Глава клана величественно поднялся во весь рост, широким жестом выворотил из-за пазухи титанических размеров бумажник, больше похожий на офицерский планшет… Жоре сразу же вспомнились истории о сибирских золотодобытчиках начала двадцатого века. Небритых и нечёсаных, босых и в лохмотьях. Как они выходили раз в год к людям, неся в мешке за пазухой невообразимую по тем временам сумму в пуд золота, а то и больше. И спускали весь пуд за три дня, а бывало и быстрее. В голове почему-то прозвучало: «…жалаит в кабак патишествовать!». Совершенно неуместная в церкви фраза.
Макгрегор тем временем чиво зачерпнул бумажки и, не скупясь, высыпал их в учтиво подставленный чугунок.
— Никто не посмеет обвинять Макгрегоров в недостаточной щедрости, — он сказал это негромко, почти про себя, но в помещении уже пару секунд царила абсолютная тишина.
Тут же по углам осторожными шепотками поползли предположения о сумме, каждое невероятнее предыдущего. Джек перевёл взгляд с одного патриарха на другого и с трудом удержался от смеха. И Дуглас, и Макгрегор сидели, насторожив уши не хуже охотничьих собак, и с довольными улыбками вслушивались в разговоры прихожан.
