Как ни странно, в городе был свой театр. Он оказался прямо напротив общественных городских конюшен, так что друзьям и искать не пришлось. Сдали на передержку лошадей и фургон, и сразу же заметили большое здание красного кирпича с двумя блестящими шпилями и несколько грубоватой статуей крылатого пегаса в портике над входом. Голова пегаса больше напоминала ослиную, чем конскую, а с обеих сторон от двустворчатой двери висели аляповато выполненные вывески: «Только эту неделю! Всемирно известная труппа несравненного маэстро Бонтона представит вам…»
Дальше корявыми буквами было выведено от руки: «опера гениального композитора Тиковского Евгений Онега. Начало на закате.». Злобный потёр пальцем рукописные буквы.
— Палкой что ли рисовали? — проворчал он.
— Главное, не задумываться, что эти маэстры использовали вместо чернил, — Африка намекнул на коричневый цвет надписи.
Злобный понюхал палец и сморщился.
— Это что? Я угадал что ли?
— Джентльмены, я считаю, что на оперу стоит сходить. Как вы думаете?
— Эми, — Джек повернулся к девушке. — Эти всемирно известные жулики фамилию «Чайковский» пишут через «т». Да и в названии тоже ошибка. Может, для шахтёрских городков среднего запада это и нормально, но боюсь, тот, кто действительно слышал оперу «Евгений Онегин», будет разочарован.
— А я пойду, — раскрасневшаяся от вина девушка махнула кулачком. — Всё равно ничего лучше здесь не будет. А я в опере последний раз была в двенадцать лет. Мне, кстати, понравилось. Ну? Кто со мной?
Джек посмотрел на небо.
— В любом случае, до заката ещё четыре часа. Думаю, есть смысл прогуляться до вокзала и посмотреть расписание поездов на Даллас.
Далеко идти не пришлось. Когда впереди показалось похожее на угольный склад здание с часовой башенкой на крыше и надписью: «Станция Мариенфильд», Африка довольно улыбнулся.
— За что я люблю маленькие города, это за их компактность. Нужен вокзал — пожалуйста. Театр тоже здесь. Пивные вообще на каждом углу. Удобно.
— Да. Пивных много не бывает, — согласился Злобный.
Видимо, градостроители тоже так думали, потому что первое, что друзья увидели внутри здания — бар на десяток столиков. Сейчас все они были заняты посетителями, кроме одного, на котором стоял полный мужчина средних лет в когда-то белых, а сейчас серых в яблоках, штанах без гульфика, но с застёжками по бокам, фиолетовом сюртуке по колено поверх коричневого жилета, и блестящем чёрном цилиндре.
В руке у мужчины была кружка пива, сюртук и жилет расстёгнуты, из-за чего можно было видеть полное отсутствие какой-либо рубашки. Ни сорочки, ни даже привычного на западе «Лонг-Джонса». Отдельной тряпочкой несвежий воротник, кружевная манишка, скрученная в трубочку под подбородком, и торчащие из рукавов манжеты. Однако, несмотря на фрагментарность одежд и профессионально сизый нос, вид у мужчины был торжественный. Он держал кружку на вытянутой руке, обозревая зал, словно со сцены.
— Карл Клару склонил к аморалу! — торжественно продекламировал незнакомец.
— Не-е-ет!!! — с хохотом ответил многоголосый хор посетителей. — Не та-ак!!! Карл у Клары украл кораллы!
— Ну, может быть, может быть, — милостиво уступил оратор. — Но согласитесь, что моя история гораздо более пикантная.
Он обвёл смеющийся зал немного расфокусированными глазами и запел неожиданно приятным баритоном на мотив «Августина»:
— Aia poppeia, ist das eine Not!
— Wer schenkt mir einen Dreier zu Zucker und Brot? — проревел в ответ зал.
Господин на столе элегантно раскланялся и тут же присосался к кружке.
— Однако… — Заметили в один голос Жора и Олег.
— Джентльмены, идёмте разузнаем о поездах на Даллас, — поторопила Амалия.
Выбраться из вокзала удалось не скоро. Кассира на месте не оказалось. Нашёлся он, что не удивительно, там же, в баре. Правда, к его чести, абсолютно трезвый. За всеми этими перипетиями, на улицу вышли, когда солнце уже почти добралось до финишной черты.
— Джек, мы опоздаем, Джек, — торопила Амалия.
— Что ты волнуешься? — прогудел в ответ Злобный. — Вон он, твой театр. Видишь толпу у входа?
— Ну всё. — Девушка замерла на месте. — Мы уже опоздали. Нам ни за что не пробиться сквозь эту толпу.
Действительно, возле входа сгрудились не меньше сотни человек. Они что-то невнятно скандировали, а некоторые грозили кулаками запертой двери. Друзья подошли без надежды прорваться внутрь, однако, первый же, кого они тронули за плечо, расплылся в улыбке.
— Герр Олег, — почтительно кивнул мужчина и приподнял шляпу. — Прошу вас, проходите. Может, хоть вас они послушают.
Злобный неуверенно улыбнулся и шагнул вперёд в образовывающийся прямо перед ним проход. А за спинами друзей звучало вполголоса:
— Это Олег. Слышал, поди, он сегодня с бородачом Йоханом на руках боролся.
— Это где стол сломали?
— Да ну, не верю!
— Да иди сам посмотри, половинки над входом висят.
— Да я своими глазами, вот как твою недоверчивую рожу!
Злобный постучал в дверь. Ожидаемо никто не ответил. Мужчины оглянулись на толпу.
— Почему не пускают?
— Да!!! — взревели сразу несколько голосов. — Почему не пускаете? А ну откройте!
В створки заколотили кулаки. Наконец одна половина двери со скрипом приоткрылась и оттуда высунулась недовольная физиономия с всклокоченными волосами.
— Дзентльмены, — шепеляво проговорил человек изнутри. — Я боюсь, вы зря собрались.
— Что?!!! — проорала толпа. — А ну давай нам оперу!
— Не уверен, что смогу выполнить вашу без сомнения справедливую просьбу. Видите ли, у нас пропал ведущий актёр. Мы не можем найти его уже три часа.
— Эй! — Злобный одной левой выдернул служителя Мельпомены на улицу и поставил перед собой. — А ты вообще кто?
— Я? — мужчина молниеносными движениями привёл в порядок причёску, приосанился. И вот уже перед толпой стоит уверенный в себе человек. — Я, юноша, всемирный известный маэстро Бонтон.
— Скажите, месье Бонтон, — Амалия с трудом протиснулась к двери. — Это случайно не ваш актёр развлекает публику в вокзальном баре?
— Как он выглядит? — скороговоркой спросил Бонтон.
— Пока ещё почти прилично.
— В фиолетовом сюртуке?
— Совершенно верно.
Толпа, замершая на время диалога, с рёвом двинулась в сторону вокзала. Бонтон мгновенно сориентировался, распахнул дверь и с улыбкой встал на входе.
— Прошу вас, уважаемая публика, — торжественно пропел он. — Вход доллар. С женщин и детей — полдоллара. Негры не допускаются.
