Третий шаг...
Джеку казалось, что он не идет, а плывет.
Звонок...
Он двигался как во сне... Или как в лихорадке...
Еще шаг.
Джек попытался остановиться. Ничего не вышло.
Он попробовал повернуть в сторону патрульной машины.
Не смог.
Сердце у него бешено застучало.
Он был как в тумане, потерял всякую ориентацию.
Спина его, несмотря на холод, была мокрая.
Наплывы телефонных трелей действовали так же завораживающе, как и ритмичное покачивание карманных часов в руках гипнотизера. Этот звук увлекал Джека вперед так же, как в древности пение сирен толкало незадачливых мореплавателей к смерти, на рифы.
Джек знал, что звонят ему, не понимая, как он понял это.
Телефон был рядом, и Джек снял трубку:
— Алло?
— Детектив Доусон! Рад, что наконец-то представилась возможность побеседовать с вами. Мой дорогой. нам уже давно нужно было поговорить.
Голос низкий, хотя и не бас, и очень интеллигентный. Судя по произношению, смесь хорошо отработанного британского и элементов, характерных для жителей Карибского бассейна. Так мог говорить человек, прибывший оттуда.
— Лавелль?
— Господи, ну кто же еще?!
— Но как вы узнали, что...
— ...что вы были в этом районе? Дорогой друг, я, в некотором роде, веду за вами наблюдение.
— Вы здесь? На этой улице?
— Нет, я далеко. Мне не нравится Гарлем.
— Я бы хотел побеседовать с вами, — сказал Джек.
— А мы и так беседуем, не правда ли?
— Я имею в виду — с глазу на глаз.
— О, не думаю, что есть такая необходимость.
— Я не стану вас арестовывать.
— А вы и не смогли бы. Против меня у вас нет никаких улик.
— Хорошо, тогда...
— Но вот задержать меня на пару дней под каким-нибудь предлогом вы бы не отказались.
— Не отказался бы.
— А меня это абсолютно не устраивает. Предстоит очень много работы.
— Даю слово, что пригласим вас в управление буквально на пару часов, только для того, чтобы задать ряд вопросов.
— Вы в этом уверены?
— Можете верить моему слову. Просто так я ничего не обещаю.
— Как ни странно, но я склонен этому верить.
— Тогда почему не прийти в полицию, не ответить на несколько вопросов, чтобы освободить себя от всяких подозрений?
— Видите ли, не могу освободить себя от подозрений, потому что я виновен. — Лавелль засмеялся.
— Вы хотите сказать, что связаны с этой серией убийств?
— Конечно. Разве не в этом вас пытается убедить каждый встречный?
— Значит, вы звоните, чтобы признаться?
Теперь Лавелль хохотал в голос.
Потом успокоился и сказал:
— Я звоню, чтобы дать вам один совет.
— Я слушаю.
— Ведите это дело так, как вела бы его полиция на моей родине, на Гаити.
— Как это?
— Они не стали бы связываться с Бокором, который обладает такой силой, как я.
— Да?
— Они просто не осмелились бы.
— Но это Нью-Йорк, а не Гаити. Нас не учат бояться колдовства, в полицейской академии нас учат другому.
Джек продолжал говорить спокойным голосом, хотя сердце у него так и рвалось из груди.
Лавелль добавил:
— К тому же на Гаити полиция не захотела бы разбираться с Бокором, если бы его жертвами были подонки вроде Карамацца. Не считайте меня убийцей, лейтенант. Смотрите на меня как на чистильщика, оказывающего ценные услуги обществу, избавляя его от опасных элементов. Именно так к этому отнеслись бы на Гаити.
— Мы здесь мыслим иначе, мистер Лавелль.
— Мне жаль это слышать.
— Убийство всегда убийство, оно всегда преступление, независимо от того, кто жертва.
— Как неумно.
— Мы здесь верим в неприкосновенность человеческой жизни.
— Как глупо. Если Карамацца просто исчезнут с лица земли, пострадает ли от этого общество? Чего оно лишится? Кучки воров, убийц и сутенеров.
Правда, их место займут другие воры и убийцы. Но не я. Вы можете считать меня их подобием, простым убийцей, но это не так. Я — священник. Мне не нужен контроль над наркобизнесом в Нью-Йорке, я просто хочу отобрать этот контроль у Карамацца. В виде наказания. Мне нужно разрушить его авторитет, отобрать у него семью и друзей, уничтожить его в финансовом отношении, чтобы научить его скорбеть и рыдать. Когда я добьюсь этого, когда он окажется нищим, в полной изоляции, когда он будет трястись от страха и, настрадавшись, дойдет до полного отчаяния, тогда я ликвидирую его самого. И смерть его будет долгой и мучительной. А потом я вернусь на остров, и вы обо мне больше не услышите. Я — орудие в руках правосудия, лейтенант Доусон.
— Разве правосудию необходимо убийство внуков Дженнаро Карамацца?
— Да.
— Убийство невинных детей?
— Они не невинны. В их жилах течет кровь Дженнаро, в них — его гены, и они не менее виновны, чем их дедушка.
Похоже, Карвер Хэмптон прав: здесь больная психика.
А Лавелль продолжал:
— Я прекрасно понимаю, что вам не поздоровится, если не удастся поймать кого-то, ответственного хотя бы за часть убийств. Все ваше управление будет отдано на заклание прессе, если у вас не будет хоть каких-то конкретных результатов. Я мог бы предоставить в ваше распоряжение достаточно неопровержимых улик против одной из мафиозных группировок.
Убийство членов семьи Карамацца вы можете списать на других преступников и сделать доброе дело, засадив их за решетку. Заодно освободитесь еще от одной банды. Был бы очень рад помочь вам таким образом.
Не только все вокруг делало этот разговор ирреальным — сонная улица, плывущее куда-то пространство, дымка, как при лихорадке, сама их беседа казалась настолько странной, что и ее словно бы не было.
Джек попытался встряхнуться, но мир вокруг не хотел заводиться, как механические часы, не хотел возвращаться к реальности.
Он спросил:
— Вы действительно предлагаете все всерьез?
— Улики, которые я организую, будут несокрушимыми в любом суде. Вам не придется беспокоиться, что вы проиграете это дело.
— Я имею в виду не это. Неужели вы думаете, что я готов вступить с вами в сговор и подставить невинных людей?
