— Сегодня ночью, лейтенант, в городе два вида темноты. Первый — просто отсутствие света. А второй — это физическое присутствие высшего сатанинского зла. Он связан с первым и прикрывается им. Эта тьма — здесь, в городе! Поэтому я не хочу, чтобы в такую ночь рядом со мной были хоть какие-то тени. Никто не знает, когда с виду безвредная тень может оказаться чем-то совсем другим, странным и опасным.
Раньше Джек не принял бы всерьез предостережения Карвера Хэмптона. В лучшем случае он бы подумал, что с парнем не все в порядке, что он просто сумасшедший. Теперь же он ни секунды не сомневался в истинности всего, что говорил Хунгон. Правда, Джек не боялся, что тени схватят его вдруг неосязаемой, но тем не менее смертельной хваткой. Однако сегодняшний вечер научил его многому, он уже не исключал и такую возможность. Так что яркий свет — это то, что нужно.
Хэмптон вздохнул:
— Вы, кажется, сильно замерзли. Давайте ваш плащ, я повешу его над батареей. И перчатки тоже. Присаживайтесь, я принесу вам немного бренди.
Джек ответил, не расстегивая плаща и не снимая перчаток:
— У меня нет времени на бренди. Я должен найти Лавелля. Я...
— Чтобы найти и остановить Лавелля, следует основательно подготовиться, а это займет у вас некоторое время. Только полный дурак бросится в эту бурю, имея за душой лишь расплывчатый план действий. А вы явно не дурак, лейтенант. Так что давайте плащ. Я помогу вам, но на это потребуется не пара минут.
Джек вздохнул, вылез из своего тяжелого плаща и подал его Хунгону.
Через несколько минут он сидел в кресле, обхватив руками бокал с "Реми Мартен". Ботинки и носки его лежали на батарее, и впервые за весь вечер он почувствовал тепло в ногах.
Хэмптон повернул рычажок на полке камина, сунул туда длинную спичку и зажег газ. Между искусственных керамических бревен заполыхал огонь.
Хэмптон пояснил:
— Не столько для тепла, сколько для того, чтобы еще отогнать тьму.
Спичку он затушил и бросил в медную пепельницу на столе. Сел в другое кресло, напротив Джека. Их разделял чайный столик, на котором находились два красивых хрустальных изделия фирмы "Лалик": шар с зелеными ящерицами вместо ручек и высокая ваза с горлышком-амфорой.
Хэмптон начал:
— Если я составляю план действий, то придется рассказать все, что...
Джек не дослушал фразу до конца.
— Вначале я задам несколько вопросов.
— Хорошо.
— Почему вы отказались помогать мне раньше?
— Я уже объяснял: испугался.
— А сейчас не боитесь?
— Даже больше, чем раньше.
— Тогда почему же хотите помочь именно сейчас?
— Я виноват, и мне стыдно за себя.
— Здесь должно быть что-то еще.
— Вообще-то вы правы. Видите ли, будучи Хунгоном, я регулярно обращаюсь к добрым богам Рады за помощью — и себе, и моим клиентам, и знакомым. Именно боги придают силу моим заклинаниям. В ответ на это я должен противостоять злу повсюду, где встречу его, в любом обличье, в том числе в лице служителей Конго и Петро. Я же сегодня уклонился от своих обязанностей, нарушил все свои обязательства перед богами.
— Если бы вы снова отказали мне в помощи... стали бы боги Рады помогать вам в дальнейшем? Или они бросили бы вас, лишили магической силы?
— Надеюсь, они бы не отказались от меня.
— Но это возможно?
— Теоретически да.
— Так что в определенной степени вы преследуете и собственные интересы? Это очень хорошо. Мне это импонирует. Так спокойнее.
Хэмптон опустил глаза, посмотрел на свой бокал, затем снова поднял взгляд на Джека:
— Я должен помочь вам еще по одной причине: ставка в этом деле оказывается куда выше, чем я думал сначала, когда указал вам на дверь. Желая сокрушить клан Карамацца, Лавелль приоткрыл Ворота Ада и выпустил группу дьявольских созданий, которые совершают убийства за него. Это сумасшедший, глупейший, болезненно горделивый шаг с его стороны, пусть даже он и считается сильнейшим Бокором. Он ведь мог вызвать дух дьявола и послать его разбираться с Карамацца. Не было необходимости открывать Ворота Ада и вызывать эти страшные существа в их физической форме. То, что он сделал, — сумасшествие! В данный момент Ворота только чуточку приоткрыты, и Лавелль держит пока ситуацию под контролем. Я чувствую это посредством осторожного использования моей собственной силы. Но в очередном приступе безумия Лавелль может раскрыть Ворота настежь — просто ради удовольствия. Или он устанет, ослабеет, и силы на другой стороне Ворот сокрушат их помимо его воли. В любом из случаев полчища чудовищ ринутся в этот мир и устроят кровавую резню, убивая честных, справедливых, достойных людей. Выживут только злые, но они очень скоро поймут, что тоже оказались в аду, только на Земле.
3
Ребекка проехала по авеню Америка почти до Центрального парка, сделала запрещенный разворот на перекрестке и опять направилась к центру города, не опасаясь машин. Кое-какой транспорт на улицах, правда, был — снегоуборочный, медпомощи, даже несколько радиотакси. Но по большей части дороги были пустынны. Везде только снег. Снежный покров достигал уже тридцати сантиметров, а метель все не унималась. Дорожной разметки не было видно даже там, где прошли снегоуборочные машины — их щетки, руки-лопаты не доходили до асфальта. Водители не обращали внимания ни на дорожные знаки, ни на светофоры, в большинстве своем залепленные снегом.
Усталость у Дэйви наконец пересилила страх. Он заснул глубоким сном на заднем сиденье.
Пенни бодрствовала, хотя глаза у нее были красными от усталости. Она стойко противилась сну, зная, что не уснет, если будет разговаривать. К тому же ей казалось, что так легче отогнать гоблинов. Она гнала от себя сон еще и потому, что, видимо, подходила к разрешению очень важного для себя вопроса.
Ребекка никак не могла понять, что у девочки на уме, и, когда Пенни добралась до этого вопроса, ее поразила проницательность ребенка.
— Тебе нравится мой папа?
Ребекка ответила не колеблясь:
— Конечно, ведь мы же напарники.
— Я хочу спросить, нравится ли он тебе больше, чем просто напарник?
— Мы с ним друзья. И он мне очень нравится.
— Больше, чем друг?
Ребекка отвела глаза от заснеженной дороги и встретила взгляд Пенни.
— А почему ты об этом спрашиваешь?
— Просто мне... любопытно.
Не зная, что сказать, Ребекка снова перевела взгляд на дорогу.
Пенни не отставала:
— Ну так что, больше, чем друг, да?
— А если это было бы так, ты бы очень расстроилась?
