Пространство неожиданно смазалось, и Маргарита даже не сразу осознала, что она плачет. Это было так странно и непривычно – плакать из-за парня. Разочаровываться. Страдать.
- Марго! – продолжал тарабанить он. – Прекрати вести себя как ребенок! Выйди и выскажи в лицо все, что ты обо мне думаешь. А потом выслушай меня.
Как ребенок? Забавно, вчера он, несомненно, считал ее взрослой. Детей не соблазняют. А на взрослых спорят. Увы.
Маргарита не хотела ему ничего высказывать. Не хотела думать. Она вообще уже ничего не хотела. Только тишины. Пусть ее оставят в покое и дадут пережить это все в одиночестве. А потом она забудет. И все будет как раньше. Она на это искренне надеялась. Потому что оказалась права. Любить действительно больно. Очень. До соленого привкуса крови на прокушенных губах.
- Я кому сказал, свалил отсюда, - раздраженный голос брата. Защитничек. Где он только был раньше? Ах да, он же на нее спорил… Еще и свалил из дома так вовремя… Так какого черта он теперь пытается указывать?
- Я должен с ней поговорить! – упрямый голос Глеба. – Маргоша, открой, пожалуйста. Я тебя прошу.
Удивительно, как за такое короткое время можно узнать и не узнать человека? Предсказывать порою его поступки, но не видеть их суть? Глупая, летящая девчонка, права была Вика. Хотя сейчас Маргарита была уверена – он не уйдет, не поговорив с ней. Что ж, она взрослый человек. Она выслушает, а потом Левицкий может катиться ко всем чертям.
Резкий движением стерла слезы с лица. Поднялась и открыла дверь. И встретилась с полным раскаяния зеленым взглядом.
Глава 39
Глеб шагнул к ней, словно пытаясь удержать, но девушка лишь отшатнулась.
- Не подходи, - распорядилась она.
- Маргоша, - нерешительное, словно он не знал, что сказать или делать. Каштановые волосы были вздыблены, будто долго ерошил их или чесал затылок, чтобы хоть куда-то деть свою растерянность.
- Маргарита, - в партию вступил братец, но на него желание поговорить не распространялось.
- Выйди и закрой дверь, - распорядилась Вишнякова, каким-то шестым чувством ощутив, что сейчас ни один из них не посмеет ее ослушаться.
- Но… - попытался возразить Антон, но фраза была пресечена на корню:
- Мы с тобой потом поговорим. Выйди, - ледяной голос. Какие знакомые интонации. Кажется, она научилась этому морозящему тону от Глеба? Интересно, что еще она от него подхватила? Спорить на людей тоже будет? Все эти мысли проносились словно на подкорке сознания. Там – эти циничные фразы, здесь – жадный взгляд на человека, столь бессердечно ею поигравшего. Хорошо быть куклой, Вишнякова? Понравилось?
Раздался стук двери. Надо же, послушался. Она уж думала, что брат никогда не уйдет. Впрочем, наверняка где-то рядом подслушивает. Плевать.
- Маргоша, ты все не так поняла, - начал старую песню Глеб, но девушка его перебила.
- Спор был? – прямой вопрос, предполагающий такой же прямой ответ.
- Был, - честно признался он. Смотрел в глаза, не пытался спрятаться, закрыться, скрыть эмоции. Будто и виноват не был. Ни в чем.
- Должен был затащить меня в постель? – фраза сорвалась с губ прежде, чем она успела ее обдумать. Спокойствие удавалось сохранять каким-то чудом. Может, это еще одна разновидность истерики? Маргарита не знала. Она уже ничего не знала.
- Понравиться, - просто ответил Глеб. Подступающая истерика выдала еще один смешок. Точно, истерика. Сама она смеяться не могла.
- Вот как? – протянула Маргарита. – А ты в курсе, что постель в современном мире – не повод для симпатии?
От этого ядовитого вопроса он дернулся, будто от удара. Но промолчал. Прикрыла глаза, досчитала до десяти.
- Я хочу все объяснить, - мягкий голос раздался где-то очень близко. Не стоило закрывать глаза. Дала ему возможность опять стать ближе, чем требовалось.
- Объясняй, - равнодушно откликнулась Маргарита, чувствуя, как противный комок в груди растет. Зачем ему подходить так близко? Не надо… Она ведь не игрушка, она живая…
- Спор действительно был, но это не отменяет правды, - голос был наполнен силой, он словно послал свое чувство вины куда подальше. Перед ней был прежний Глеб. Наглый, самоуверенный. Сумасшедший. – Я люблю тебя.
Три простых слова ножом прошлись по ее сердцу, попутно безжалостно оборвав все внутренности. «Я люблю тебя». В них содержался целый мир, целая жизнь, ворох красок, которые он у нее безжалостно украл. Череда улыбок. И счастье – бесконечное, солнечное, теплое, как вчерашний сон. Счастье, оказавшееся обманом. Следующие слова слетели где-то из глубины несчастного, замученного, проткнутого словесным ножом сердца:
- На любимых не спорят.
Глеб замер, пожирая ее взглядом. Его маленькая катастрофа, гордая девочка с прямой осанкой и вскинутым вверх подбородком. Он видел, каких усилий ей стоило сейчас держаться и больше всего на свете в этот момент хотел прижать ее к себе и убедить, что все это ложь, что никакого спора не было, что он идиот и прочее. Вот только спор был. Он не хотел, чтобы Рита узнала об этом дурацком пари, хотел переговорить с Антоном, рассказать всю правду, чтобы спор не всплыл никогда. Не успел. Друг приперся раньше. И, как всегда, сделал свои выводы.
Впрочем, Антона понять можно. Он бы за Линку тоже глотку перегрыз. Но… Если бы не это, никаких бы проблем не было. Они бы сейчас спокойно позавтракали, потом пошли куда-нибудь гулять. Или вообще не вылезали бы из постели. Но это гребанное «если бы» словно разделило все на «до» и «после». И это после ему решительно не нравятся.
- Не веришь? – тихий вопрос, изучающий взгляд. За какую-то неделю он научился читать ее эмоции по малейшему движению губ, по выражению глаз, но сейчас лицо словно превратилось в маску.
- Разве у меня есть повод? – таким же безэмоциональным был и тон Маргариты.
- Я докажу, - спокойное, решительное, из разряда «Мужик сказал – мужик сделал». Рывок, короткий поцелуй, пробивший всю ее невозмутимость. – Я докажу. Ты меня простишь.
- Опять споришь? – в ее голосе послышалась дрожь и яд. Странная, почти гремучая смесь. Прикосновение пробило стены, которые она успела построить за какие-то секунды. Вот только внутри по-прежнему было горько и больно.
