– Что Алена говорит, я узнаю потом. А сейчас я хочу узнать Вашу версию развития событий. Потом сравню Ваши показания и показания Вашей партнерши. Это метод дознания такой. Если не совпадут ваши показания, сами понимаете: кто-то врет.
– Метод дознания, – невнятно пробормотал фигурист и опять отвернулся к окну.
– Но, конечно, договориться-то вы всяко могли, – продолжил свою мысль Зернов. – Поэтому этот метод в данном случае тоже может дать осечку. Но попытаться стоит.
Он впился жадными глазами в фигуриста, но тот молчал. Герман не делал никаких, абсолютно никаких попыток объяснить ситуацию и тем самым терял возможность оправдаться.
В кабинете повисла мертвая тишина. Было слышно, как монотонно и противно жужжит муха, которая случайно залетела в форточку и теперь билась о стекло в надежде найти выход.
Зернов заскучнел. Он надеялся все-таки на откровенность.
– По-моему, Вы не осознаете всей серьезности ситуации, – сделал он еще одну попытку.
Но здесь, похоже, было личное. Очень личное. Судя по всему, даже сейчас, когда на кону стояла его карьера, фигурист выбирал любовь. Он не мог предать человека, которого любил. И не мог сказать чего-то, что знал, чтобы выгородить себя, но при этом утопить Алену. Так растолковал его молчание Зернов. Поступок, конечно, достойный и вызывал почтение, но не сейчас. Сейчас он вызывал у него раздражение.
Глава 23.
Два года назад
Зернов принял решение перейти в другой кабинет и оставить Германа наедине со своими мыслями.
С Аленой беседовал его подчиненный Матвей Барсуков. Смышленый малый, почти под два метра, этакий дядя Степа.
«Дядя Степа» сейчас находился на своем рабочем месте, сцепив в замке свои массивные веснушчатые руки, его взгляд был направлен на фигуристку.
Что уж там он ей говорил, как и о чем спрашивал до появления своего начальника, осталось за кадром, но то, что он ничего не узнал от нее, догадаться было совсем нетрудно.
Девушка сидела напротив него на колченогом стуле, поджав ноги. На ней было романтичное нежно-сиреневое платье с жемчужными брызгами.
Она смотрела на свои руки, сложенные на коленях.
«Похоже, тоже молчит, как и ее партнер по фигуристике ихней. И ничего не хочет говорить. Что за черт», – мрачно подумал Зернов. Он не любил, когда все затягивалось.
На всякий случай он бросил вопросительный взгляд на Барсукова, но получил от него только отрицательный кивок в ответ. Пусто.
Зернов разозлился.
– Вы понимаете, что Вы своим молчанием сейчас губите свою карьеру? Ваше молчание означает, что Вы-убийца! Даже если это и не так!
Он все же сомневался в том, что она – хладнокровный убийца, стоило ему только вспомнить запись с видеокамер в кинотеатре. О том, как игриво они с Германом шагали в зал, как радостно она смеялась на его шутки. Не похоже было, что они готовятся совершить убийство.
– А что говорить? Вы все равно мне не поверите, – грустно выдохнула она.
– А, может, стоит попытаться? – вкрадчиво, на полтона ниже обычного, спросил Зернов. Он увидел в ее глазах нерешительность, которая обычно возникает перед необходимостью сделать выбор, и боялся отпугнуть ее от выбора правильного, нужного ему решения.
– Дело в том, что когда мы находились в зале, прямо во время сеанса, мне позвонили на телефон, – собравшись с силами, на выдохе выдала Алена. – Позвонили из клиники. Сказали, что у них мой папа. Что его сбила машина.
– И что в этом такого? Почему Вы это скрывали? – удивился Зернов.
– Дело в том, что наезда никакого не было. Когда мы приехали в клинику, там слыхом не слыхивали про моего папу.
– Вам по телефону назвали адрес клиники?
Она снова набрала воздух в легкие и продолжила, стараясь как можно быстрее закончить разговор:
– Да, конечно! Мы кинулись с Германом по адресу. Но там ничего не знали о случившемся. Более того, они сказали, что в их клинику на скорой с аварий не привозят. Первой мыслью было, что я неправильно услышала адрес и номер клиники. Но тут Герман предложил мне позвонить отцу…
– Своевременное предложение, – пробасил Барсуков, за что получил недовольный взгляд Зернова и напуганный Алены.
Она за мгновение замкнулась. Зернов еще раз посмотрел на Барсукова, уже со злостью.
– И что? Что было дальше? – мягко подтолкнул он Алену к дальнейшему рассказу.
– Конечно, это выглядит все нелепо, – она, опустив глаза, теребила подол своего красивого платья, потом подняла их на Зернова и с воодушевлением воскликнула:
– Но тогда мне все это нелепым совершенно не казалось! Видимо, переживания заглушили весь здравый смысл во мне. Сколько случаев таких рассказывают по телевизору! Люди даже деньги приносят! А потом только пытаются дозвониться своим родным.
«Ах, вот как! По телевизору показывают, – размышлял Зернов. – Не оттуда ли сценарий?»
– И что же? Что было, когда Вы позвонили? – снова не выдержал Барсуков.
– Папа спокойно ответил мне в трубку! Вот что было! – она порозовела от негодования, ее глаза блестели. – Он был дома и смотрел свой сериал!
– Ага, – опять хмыкнул Барсуков.
– Я, конечно, ничего не стала ему говорить про странный звонок. Зачем беспокоить немолодого человека? И я, конечно, сразу подумала, какая я дура была, что не догадалась раньше сделать звонка. Не было бы этой беготни и нервов.
– И почему вы умолчали про это? Почему сразу нельзя было сказать все, как есть? – задал резонный вопрос Зернов. – Как-то странно выглядит Ваше молчание.
У него создалось впечатление, что она все на ходу сейчас придумала.
– Мне казалось, что это только усугубит ситуацию. А так: были в кино. Хорошее алиби. Я не думала, что вы броситесь так тщательно проверять его. Думала, спустите все на тормозах. А вы вот, раскопали. Вцепились, прямо скажем.
– С чего вы взяли, что мы спустим все на тормозах? Глупость какая, – удивился Василий Андреевич, засовывая руки в карманы своих широких брюк. – Совсем нетрудно вывести в данных обстоятельствах на чистую воду.
– А вот, единожды солгав… Кто ж поверит потом? – чуть слышно проговорила она.
– Это есть такое. Да, – согласился с ее доводом Зернов.
– И поэтому, если честно, я не знала, что и говорить. А что Герман? –стального блеска глаза посмотрели на него.
– Он молчит. Партизан. Похоже, любит Вас сильно.
При этих словах девушка вспыхнула, как маков цвет.
– Есть мысли, что вас могли подставить таким образом. Ведь вы первые оказались на подозрении со своими мотивами. А алиби вас лишили.
– Да, Вы так думаете? Значит, Вы мне верите? Правда?
