Какие все обеспокоенные моей судьбой.
Когда все эти блюстители справедливости ушли, я остался опять один на один с тишиной и со своими мыслями.
Мир жесток, но я еще хуже.
Я принялся методично разгребать содержимое, разбросанное по полу.
Но был ли в этом смысл?
Если то, что искали, нашли, то уж точно здесь не оставили.
И меня терзал вопрос:
«Нашел ли тот, кто побывал здесь, то, что ему было нужно?»
Этот вопросительный знак не давал мне покоя.
Ценное не тронули. Значит, в квартире было спрятано что-то такое, что являлось компрометирующим обстоятельством против кого-то. Что-то такое, что он даже рискнул проникнуть в чужую квартиру.
Я стал пролистывать книги. Потом вдруг меня осенило. Я вспомнил, что Агата часто хранила ценные вещи под своим бельем.
Я прошел в спальню, стараясь не будоражить себя мучившими меня воспоминаниями.
Так, я на яхте и соленые брызги летят мне прямо в лицо.
Я выдвинул верхний ящик ее комода. Тонкий шелк нежного белья вырвал глубокий стон из моей груди.
Как это все невыносимо.
Запустив руку ниже, я нащупал под ее личными вещами твердый пакет и выудил наружу папку. В ней лежал только один листок бумаги.
Это была долговая расписка.
Синицын был прав. Она заключила договор с дьяволом. И я не зря взялся за это чудовище. Я прочитал буквы, которые разъезжались перед моими глазами:
«Я, Агата Иннокентьевна Пожарская, обязуюсь вернуть Сулейманову Салавату Артуровичу деньги или расплатиться другим способом».
Другим – это каким? Что за…
Дурацкая расписка. Абсолютно дурацкая формулировка. Разве так составляют документы? И документ ли это вообще?
Я в сомнении повертел расписку в руках.
Синицын плел там что-то про замужество. Но здесь, по-моему, никаким замужеством и не пахло. Способ расплаты тут какой-то другой предусматривался.
Все мои мускулы заныли от осознания того, какая могла быть расплата.
Сумма долга была озвучена внизу. И ее не было. Она была оторвана.
Сердце отбивало бешеный ритм у меня в висках, нарушая скопившуюся вокруг меня тяжелую тишину.
Но потом правильная мысль неожиданно осветила мою голову (не понятно, почему она не озарила мой мозг сразу, как я увидел эту расписку):
«Расписка была оригинальная. А что это значит? Что? А то, что долг выплачен! Ведь расписку отдают должнику только в том случае, если он больше ничего не должен».
Выплачен. Но каким образом?
Это была вторая мысль, которая закралась в мой мозг и моментально отравила мою душу чернильной темнотой преисподней. Я представил свою Агату рядом с этим Сулеймановым в жесточайшей оргии, и у меня потемнело в глазах.
Не в силах стоять на ногах, я сел на диван.
Постепенно приходя в себя, я решил больше не думать об этом. Я решил остановиться на такой мысли:
«Не важно, как был выплачен долг. Сейчас уже не важно. Но, вероятнее всего, он был выплачен, раз расписка была у Агаты. И, вероятнее всего, Сулейманов все же в смерти Агаты не виноват».
Вполне вероятно, я был слишком импульсивен, когда начал атаку на Сулейманова.
Но нет. Что-то подсказывало мне, что здесь не все так просто.
Зачем Агате нужно было хранить эту расписку? Почему не уничтожила ее?
Почему оторвана сумма долга?
Кто это сделал? Сама Агата? Или кто-то другой?
И вообще удивительно, что расписка вообще существовала. Что-то мне подсказывало, что таким людям, как Сулейманов, расписки в принципе никакие не нужны, чтобы выбить долг.
У меня было слишком много вопросов и ни одного ответа.
–А как насчет того, что эту расписку подбросили после того, как Агату убили? – подсказка пришла неожиданно. – Возможно, весь этот кавардак устроили для того, чтобы не найти что-то, а подложить нечто. Чтобы я, глупый герой, начал разыскивать ключ к головоломке, и радостно нашел его. Ведь если бы я не увидел весь этот кавардак, я вряд ли стал так методично что-то разыскивать. Эта мысль была оригинальной и имела право на существование. Еще какое право!
Да, в дерьме брода нет…
По замыслу я бы нашел эту расписку и понял, что…
Что я понял? Что она должна Сулейманову? И что из того?
Я попытался восстановить хронологию событий.
Соседка сказала, что слышала шум в квартире примерно неделю назад. Как раз в то время я начал свою работу по истреблению Сулейманова, сейчас она уже практически доведена до своего финального аккорда.
Я обанкротил его, лишил его бизнеса. А он даже не вышел на мой след. Это ему было не под силу. Я был лучше всех его информационных гениев, вместе взятых.
Час его расплаты пробил. И я считал, что хорошо разобрался с ним.
Нелегко обрести друга. Еще труднее потерять врага.
Я не мог убить его, как это сделал бы он, как делал он, если ему переходили дорогу.
Я поквитался с ним способом, на который был способен.
Но вот эта записка в квартире Агаты, если ее сюда подложили не специально, доказывала, что я был не прав, считая, что он – виновник ее смерти. Ведь она, получается, была уже ему ничего не должна, и он не имел к ней вопросов.
И, возможно, наоборот, если рассматривать вариант, что он догадался, что я копаю под него и его бизнес, он таким оригинальным способом решил меня успокоить. Типа не должна ему ничего Агата уже. Все тип-топ.
Я подумал, что, наверное, большого о себе мнения. Бандюки не будут так ласково разбираться со своими противниками. Просто закатают в асфальт и все.
Мне уж понятно это было по предупреждающим разговорам и не менее красноречивым взглядам Синицына и Зернова. Они посчитали бы меня сумасшедшим, узнай, в какую опасную игру я ввязался. Но они не знали о том. Никто не знал. Я действовал в одиночку. Мне хватило своих ресурсов, чтобы подвести черту под достойным бизнесом.
Стоило ли сейчас мне выйти из тени и потребовать объяснений взамен на разблокировку счетов и компьютерных сетей?
Сложно сказать. Мне не надо было объяснений. Никаких. Я упивался своей местью и беспомощностью врага. И этого было мне достаточно.
Я представлял, как он брызжет ядовитой слюной, но ничего не может сделать. Абсолютно ничего.
И это меня удовлетворяло. Я думал о том, что последний аккорд: натравить на него таких же отморозков, как и он сам, будет звучать громко.
И тогда с ним будет покончено навсегда чужими руками.
