***
Вера
Я несколько раз моргаю, не в силах поверить, что я действительно это вижу.
И снова, словно в увеличивающие лупы, разглядываю сквозь капельки влаги на глазах то, что висит на стене.
Нет, никакой ошибки нет.
На стене висит увеличенная, хорошо обработанная фотография. Но даже при измененном внешнем виде ее несложно узнать. Это та же фотография, что я видела в семейном фотоальбоме Антона.
Старая пожелтевшая фотокарточка превращена в шедевр изобразительного и фотоискусства, но с нее смотрят те же люди: бабушка Антона и его дедушка, которого он никогда не знал. Молодые и красивые, застывшие во времени с выражением необыкновенного счастья в глазах.
– Кто это? – чуть слышно бормочу я.
– Вам какое дело? – холодно и грубо отвечает он.
Он не понимает, что это не праздное любопытство, которое я не могу себе позволить в данной ситуации.
– Просто…
– Так, берите телефон, – он сует мне в руку визитку. Думаю, он хочет сказать: «И проваливайте отсюда», но сдерживается. Воспитание…
Вот странно, правда. Вешает на полстены фото, которое не хочет никому показывать. Тащит меня в кабинет, хотя я могла и в коридоре подождать, когда он принесет эту злосчастную визитку. А теперь злится на меня, на мой вопрос.
Но я не заткнусь. Волею судьбы я попала в эту квартиру, что похоже не просто на везение, а на мистику какую-то. Мало того. Я попала в этот кабинет. И увидела эту фотографию на стене. Все, что случилось, было сделано для того, чтобы я увидела эту фотографию. Меня сюда привели, и я не уйду, пока все не узнаю.
– Дело в том, что я уже видела такую фотографию, – иду я ва-банк.
Его глаза сразу меняют тональность и смотрят на меня с какой-то пронизывающей насквозь меня болью и жадностью.
– Где? – сипло спрашивает он.
– В фотоальбоме моего соседа. Почему-то не решаюсь назвать Антона другом. Я понимаю, что он для меня уже нечто большее, чем просто друг. Но и своим парнем я его тоже назвать не могу. Мы еще не вышли на этот уровень отношений. Поэтому звучит он, как «просто сосед».
– Вы уверены, что именно эту?
– Абсолютно. Фотография, конечно, маленькая совсем у него в фотоальбоме, намного хуже качество, чем у Вас. Но люди, безусловно, те же.
Он пристально смотрит на меня, в глазах – просто нечитаемое выражение. Казалось, что он не верит, что я ему сейчас говорю.
Думаю, отчего же эта фотография висит у него в кабинете. Медленно и очень смутно начинаю соображать.
– Это ведь Вы на фотографии? – решаюсь я на главный вопрос. Но я уже знаю на него ответ. Улыбка Юрия Гагарина не изменилась с возрастом, не потускнела и не поблекла. Даже при отрицательном ответе я ему не поверю.
– Да.
– Ох.
– А Ваш сосед – он кто? – сдавленно интересуется он.
– Антон? Парень. На два года старше меня.
– А с кем он живет? – в нем чувствуется огромное напряжение.
– С мамой, отчимом и младшим братом.
– А бабушка? – с нескрываемой надеждой он смотрит на меня своими яркими голубыми газами, цвет которых не потускнел с годами. У него такие же глаза, как у Антона. Или у Антона, как у него.
– Она умерла полгода назад.
Я вижу, как жизнь покидает его тело. Он становится старым, уставшим от жизни человеком и садится в винтажное, думаю, мегаудобное кресло из кожи за дорогим столом из темного дерева, предлагает мне сесть напротив.
Окончательно загрустив, я спрашиваю:
– Как же так получилось? Вы же любили ее…
– Но она меня не любила.
– Что? – таращу на него глаза, как на умалишенного. – Кто Вам такое мог сказать?
– Она сама мне написала в письме.
Вот уж совсем ничего не понимаю. Реально не понимаю.
– Это Вы ей не отвечали на письма.
Я вижу, что это удар в самое солнечное сплетение. Выдержанный властный человек теряет все свое великолепие и жесткость. Его жизнь, которую он прожил, превращается в прах.
– Я? Не отвечал? – рассеянно и недоуменно отвечает. – Я не получил от нее ни одного письма в ответ на свои, которые писал ей почти каждый день. Зато получил потом одно. Прощальное. В нем говорилось, что она выходит замуж, и чтобы я ее больше не беспокоил.
– И Вы поверили в это?
– Почему я должен был не поверить, – пожал он плечами.
– А как Вы отправляли свои письма?
– Через посольство, – он грустно посмотрел на меня. – Да, мои родители, похоже, сыграли с нами злую шутку. Я и не догадывался, что они были против Анечки. Радушно всегда ее принимали. А когда она дала мне от ворот поворот нашли ей сразу замену в лице дочери министра. Чтобы успокоить меня. Для моего блага… Брак был неудачным, у нас даже детей не было. Я развелся, потом еще раз женился, но все мимо. Даже наследников нет у меня, – безнадежно машет он рукой. – Вся жизнь зря прошла.
– Вы знали, что она родила от Вас дочку?
– Я узнал об этом только месяц назад. Я получил от нее письмо. Оно где-то затерялось на почте и только дошло до меня. Я даже не знал, что ее больше нет, – на этих словах голос его предательски дрожит. Думаю, что такие эмоции – редкие спутники этого несгибаемого человека.
– А то, что Ваши родители, выставили ее за дверь с Вашим ребенком под сердцем… Вы знали об этом? – решаю совсем уж добить своей злостью за погубленную человеческую жизнь этого богатого самоуверенного человека. Впрочем, он виноват только в том, что поверил в письмо и отступил без боя. Он и сам прожил грустную жизнь, несмотря на все его деньги и власть.
– Из ее письма, что я получил месяц назад, я узнал, что у меня есть дочь и внуки. Я даже не догадывался об этом, – тускло произнес он. – Но она даже не сообщила, где можно их найти. Вот в чем беда. Я попросил своего племянника отыскать их. Но он никак не может их обнаружить, хотя нанял серьезных людей для этой миссии. Видимо, они хорошо спрятались.
Не уверена, что сказать, поэтому сижу молча. От кого бы им прятаться? Живут себе, поживают.
– Вы – мой ангел, посланный мне. Ведь я смертельно болен, – он прочистил горло от спазма, сковавшего его. – Мне совсем недолго осталось. А тут такая новость. Что у меня есть дочь. Внуки. Мои наследники. Наследники моей империи. Верочка, мы должны вместе поехать. Сегодня же. Туда, где Вы живете. Туда, где живут мои внуки с моей дочерью. Видит Бог, я ничего не знал. И даже не смогу теперь попросить прощения у Анечки. Никогда не смогу.
С этими словами он понуро опускает голову, отводя наполняющийся влагой взгляд.
Я в оцепенении сижу, слушая эту исповедь, и сердце мое разрывается от острой боли.
