— Мы еще можем повернуть обратно, — ровно сказала Райа.
— Ты хочешь?
Она вздохнула:
— Нет.
— А на самом деле... разве можем?
— Нет.
Даже снег не придавал ни капли блеска этим злобным горам. Он не был похож на снег в других, более плодородных и добрых краях. Это не был снег Рождества — снег лыж, санок, снеговиков и снежков. Он покрывал коркой стволы и ветви бесплодных деревьев, но это лишь усиливало их черный, скелетоподобный облик. Этот снег натолкнул меня на мысли о белых кафельных комнатах в морге, где холодные мертвые тела рассекают на части, чтобы установить причину смерти.
Мы миновали приметы, памятные мне с прошлого года: заброшенную шахту, полуразрушенный приемник, ржавеющие остовы автомобилей, громоздящиеся на бетонных плитах. Снег закрывал какую-то часть этих предметов, но ни в коей мере не уменьшал их роли в создании проникающей всюду атмосферы отчаяния, уныния и ветшания.
Грунтовая — в три полосы — дорога штата была усыпана шлаком и песком, кое-где виднелись белые заплаты соли, которую насыпали рабочие, следящие за дорогами, после последней сильной бури. Покрытие было полностью свободно от снега и льда, ехать было легко.
Когда мы миновали дорожный указатель, гласящий, что начинается черта города Йонтсдауна, Райа сказала:
— Слим, сбрось-ка лучше скорость.
Я глянул на спидометр и обнаружил, что мы несемся со скоростью, миль на пятьдесят в час превышающей допустимую. Я словно бессознательно намеревался пулей пронестись через весь город и вылететь с другой стороны.
Я убрал ногу с акселератора, свернул за поворот и обнаружил, что у обочины припаркована полицейская машина — как раз в том углу поворота, где ее нельзя было заметить. Окошко водителя было чуть приоткрыто — ровно настолько, чтобы высунуть наружу радар.
Когда мы проехали мимо нее, все еще двигаясь на несколько миль в час быстрее допустимого, я увидел, что коп за рулем был гоблином.
21
Зима в аду
Я выругался вслух — хотя мы превышали лимит скорости всего на две-три мили в час, я был уверен, что даже малейшего нарушения будет достаточно, чтобы навлечь на нас гнев власти в этом городе, где правят гоблины. Я беспокойно взглянул в зеркало заднего вида. На крыше черно-белой машины заработана красная мигалка — пульсирующий кровавый свет полосами пересекал заснеженный, белый, как в морге, ландшафт. Он намеревался задержать нас — не слишком многообещающее начало нашей тайной миссии.
— Черт, — пробормотала Райа, развернувшись на сиденье, чтобы поглядеть в заднее стекло.
Но прежде чем патрульный автомобиль успел выползти на шоссе, другой автомобиль — заляпанный грязью желтый «Бьюик» — вывернул из-за поворота. Его скорость была выше, чем наша, и внимание гоблина-полицейского переключилось на этого — более серьезного нарушителя.
Мы, ускользнув от задержания, отъехали прочь, а коп остановил «Бьюик» позади нас.
Внезапный порыв ветра поднял миллиард снежных нитей с земли, в мгновение ока соткал из них серебристо-серый занавес и задернул этот занавес на дороге за нашей спиной, скрыв «Бьюик», незадачливого водителя и гоблина-полицейского от моих глаз.
— Недолет, — заметил я.
Райа не отозвалась. Впереди и чуть ниже перед нами лежал Йонтсдаун. Она опять повернулась лицом вперед, кусая нижнюю губу и глядя на город, в который мы спускались.
Прошлым летом Йонтсдаун произвел впечатление мрачного средневекового городишки. Сейчас, в холодных объятиях зимы, он был еще менее привлекателен, чем в тот августовский день, когда я впервые увидел его. В пасмурной дали клубящиеся из труб грязного сталелитейного завода дым и пар были темнее и тяжелее от загрязняющих веществ, чем прежде; они напоминали столбы выбросов из дымящегося вулкана. Несколькими сотнями футов выше серый пар утончался, и его разрывал в клочья зимний ветер, но серный дым тянулся от одной горной вершины к другой. Сочетание темных туч и желтых кислотных дымов придавало небу такой вид, будто ему наставили синяков. И если небо было в синяках, то город под ним был избит, разнесен в клочки, смертельно ранен — создавалось впечатление не просто умирающего в нем общества, но общества умирающих, кладбища размером с город. Ряды домов — многие из них обветшали, все были покрыты пленкой серой грязи, и более крупные строения из кирпича и гранита, в прошлый раз напоминавшие мне средневековые строения. Они не утратили своей анахроничности, но на сей раз — с закопченным снегом на крышах, с грязными сосульками, свешивающимися с карнизов, с желтушной изморозью, испятнавшей стекла под мрамор, — они к тому же казались ряд за рядом стоящими надгробиями на кладбище великанов. А с большого расстояния вагоны в депо вполне могли сойти за огромные гробы.
Я чувствовал, что буквально плыву среди психических излучений, и каждый поток в этом Стигийском море был темным, холодным и пугающим.
Мы пересекли мост через замерзшую реку. Острые глыбы льда в беспорядке громоздились внизу — под решетчатым металлическим настилом, с той стороны тяжелого железного ограждения. Тормоза в этот раз не запели — они испустили пронзительный, на одной ноте, вопль.
На другой стороне моста я резко свернул, нажав на тормоз, и остановил машину.
— Что ты делаешь? — спросила Райа, глядя на неряшливый бар и кафе, возле которых я остановился.
Это было здание из цементных блоков желчно-зеленого цвета. Тусклая облупившаяся вывеска красного цвета болталась над входом. На окнах не было изморози, но виднелось множество потеков жира и копоти.
Она спросила:
— Что тебе там потребовалось?
— Ничего, — ответил я. — Я... я просто хочу поменяться с тобой местами. Излучения... вокруг меня... отовсюду... Куда ни посмотрю, я везде вижу... странные, страшные тени, не настоящие, тени смерти и грядущего разрушения... боюсь, я не смогу сейчас вести машину.
— В тот раз город на тебя так не действовал.
— Действовал. Когда я сюда приехал с Люком и Студнем. Но не так тяжело. И я очень быстро взял себя в руки. Я к этому снова привыкну, очень быстро. Но сейчас... я себя чувствую... избитым.
Пока Райа перебиралась на соседнее сиденье к баранке руля, я вылез из машины и, неуверенно обойдя вокруг, подошел к другой двери. Воздух был резкий и холодный. В нем пахло нефтью, угольной пылью, парами бензина, жарящимся мясом с решетки в ближайшей закусочной и (я готов был в этом поклясться) серой. Я сел на место пассажира, захлопнул дверцу, и Райа отъехала от тротуара, аккуратно вырулив на полосу движения.
— Куда? — спросила она.
— Поехали через весь город к предместьям.
— И что?
— Поищем спокойный мотель.
Я не мог объяснить, почему так драматически ухудшилось мое впечатление от города, хотя несколько соображений у меня было. Возможно, по неведомым причинам мои психические способности усилились, паранормальное восприятие стало более чутким. Может быть, груз горя и ужаса города стал неимоверно тяжелее со времени моего предыдущего приезда. А может, я боялся возвращения в это жилище демонов сильнее, чем мне казалось, — тогда мои нервы, должно быть, стали необычайно восприимчивы к темной энергии и бесформенным, но ужасающим образам, исходящим от зданий, машин, людей и всего в беспорядке стоящего по обе стороны улицы. Либо особым зрением, которым позволял видеть мой Сумеречный Взгляд, я мог ощутить, что я сам и Райа — а может, мы оба — погибнем здесь в лапах гоблинов. Как бы там ни было, если это ясновидческое послание и пыталось пробиться ко мне, я, совершенно очевидно, был эмоционально не в состоянии прочесть и понять его. Я мог представить его, но в данный момент не мог подвести себя к тому, чтобы «увидеть» детали столь бессмысленного и пугающего жребия.
