Находясь в полубессознательном состоянии, я всё-таки позаботилась о Сэме. Сняв с коня совершенно мокрую попону, я досуха обтёрла его и накрыла старым пледом Жакоба. Пока я работала, ведро растопленного снега опустело наполовину: животное мучилось от жажды. Седельную сумку, меч и испорченную упряжь я оттащила в дом; назад вернулась с соломой, которой в погребе были переложены овощи, прихватив несколько морковок и яблоко.
- Извини, приятель, пока это всё. Скоро твой хозяин поправится, и я добуду для тебя большой мешок самого лучшего овса.
О том, чтобы идти в замок за помощью, не могло быть и речи. Метель не утихала, и высока была вероятность того, что, уйдя, я долго не смогу сюда вернуться. На данный момент раненого нельзя оставлять без присмотра, его состояние требовало ежеминутного внимания. Зная это, я постаралась побыстрее закончить с Сэмом и поспешила в дом.
Каждый следующий день был похож на предыдущий. Я скребла, измельчала, варила, процеживала. Прежде чем приступать к перевязке, делала противовоспалительные примочки из настоя дубовой коры. Края раны выглядели уже лучше, но лихорадка всё ещё мучила моего подопечного. Я обтирала его холстиной, смоченной в уксусе; раздвигая сухие губы, вливала в рот липовый отвар, чтобы остановить воспаление. На третий день вычистила и аккуратно зашила рану. Оставалось только ждать: либо мой рыцарь выкарабкается, либо умрёт от разлившейся по телу горячки.
Первая неделя из отведённых мне двух подходила к концу. Одно было хорошо – я позабыла о своих горестях, полностью отдавшись заботе о моём раненом рыцаре. А он то горел в жару, то стучал зубами от болезненного озноба. Всё это время я была рядом: подбрасывала поленья в огонь, укутывала его во все имеющиеся одеяла или срывала их, открывая настежь дверь, чтобы он охлаждался.
На пятую ночь жар спал. Впервые я подумала о благополучном исходе. И впервые за долгие дни почувствовала, как сильно устала. Завернувшись в одеяло, я легла у остывавшего очага. Баламут, как обычно, примостился рядом, и, греясь о его спину, я погрузилась в тяжёлый сон.
Часть 4
Проснулась я от холода. Одеяло куда-то исчезло, как и тёплая волчья спина. Спрятав ноги под толстую шерстяную юбку, я обхватила себя руками. Это не помогло. Тело мелко дрожало, но открывать глаза и искать одеяло было лень. Это означало начало нового дня, заполненного тяжёлым трудом. Теперь, когда жар ушёл и на его место пришла слабость, необходимо было думать, как восстановить силы моего рыцаря. Придётся сходить на охоту. Для выздоравливающего мясной бульон, приправленный правильными травами, и питьё, приготовленное из листьев ежевики, малины и цветков ромашки, лучше всякого лекарства. Вот только бы лихорадка за эти часы, что я спала, снова не вернулась.
Прислушиваясь к тому, что происходит в хижине, я попыталась уловить присущее больному тяжёлое дыхание. Ничего. Тишина. Неужели…
Отчаянно труся, я слегка приоткрыла глаза.
Еле пробивавшиеся сквозь занавешенные окна солнечные лучи освещали хижину. Лежанка находилась в полумраке, но я смогла разглядеть Баламута, мирно спавшего у её изголовья.
- Предатель, - я зябко повела плечами.
- Скорее сторож.
Сначала я подумала, что это мне послышалось. Приподнявшись над своей импровизированной постелью, я встретилась с внимательным взглядом мужских глаз.
Вздох облегчения вырвался из моей груди: хвала Господу, он жив!
- Как вы себя чувствуете, милорд?
- Как будто побывал в преисподней.
Я невесело усмехнулась:
- Это недалеко от истины. Лихорадка долго не отпускала вас. Я едва не перестала надеяться.
Несколько мгновений он просто смотрел на меня немигающим взглядом. Затем отвернулся и уставился в потолок.
- Как долго я здесь?
Поднявшись, я расправила юбку и подошла к лежанке. Баламут навострил уши, но глаз не открыл.
- Пять дней. - Склонившись, я потрогала лоб моего пациента. Он был мокрый от пота, но не горячий. – Опасность миновала. Теперь вы поправитесь.
Я улыбнулась, глядя на заросшее щетиной осунувшееся лицо. Синяки под глазами, впалые щёки… но даже с ними мой рыцарь выглядел греховно красивым.
- Где Сэм? – спросил он, нахмурившись.
- Совсем рядом, вон за той стеной, - махнула я в сторону очага.
Неожиданно мужчина издал тихий, протяжный свист. В ответ со стороны улицы послышалось лошадиное ржание. Баламут вскочил на ноги и зарычал на очаг. Я засмеялась.
- Вы должны быть благодарны своему коню, мой господин. Он спас вам жизнь.
- И не в первый раз, - тихо проговорил его хозяин.
- Могу я узнать ваше имя, милорд?
Ни кто он, ни откуда, ни куда направлялся – этого я знать не хотела. Только имя – для меня этого будет вполне достаточно.
Его веки уже сомкнулись – усталость брала своё. И, когда я уже думала, что он снова уснул, мужчина произнёс:
- Зови меня Эдвин.
Он быстро поправлялся. Два раза в день – утром и вечером – я делала перевязку. Эдвин мужественно сносил все мои манипуляции с бинтами и мазями. Жара больше не было, хотя противовоспалительное питьё я вливала в него с завидным упорством. На третий день он наотрез отказался его пить, и мне пришлось хитрить, добавляя нужные травы в пищу. Ещё через день, не слушая моих возражений, Эдвин встал на ноги. Опираясь на меня, он сделал несколько осторожных шагов по хижине, и, только когда туго перевязанное бедро начало кровоточить, вернулся в кровать. На следующий день он заставил меня отвести его к Сэму.
Умница Сэм покорно сносил все тяготы жизни в импровизированном стойле. Я натаскала сосновых веток, чтобы ему было теплее, и каждый день выводила погулять - конь не должен застаиваться. Ел он всё, в том числе лежалое сено, морковь и яблоки. Ещё я носила ему размоченный в воде хлеб. Мне показалось, что Эдвин остался доволен его состоянием, и за Сэма я больше могла не беспокоиться.
В день, когда Эдвин очнулся, мне удалось подстрелить крупного зайца, и на нашем столе, помимо овощей, теперь всегда было жаркое. А сегодня вечером возвратившийся из леса Баламут положил к моим ногам жирного тетерева.
Эдвин от удивления присвистнул:
- В жизни не видел ничего подобного. Как тебе удалось приручить волка?
Впервые он спросил о чём-то, что касалось меня. Мы вообще мало разговаривали: Эдвин берёг силы, а я боялась показаться излишне любопытной. Нельзя сказать, что я не делала попыток узнать, кто он и откуда, но мой рыцарь либо уходил от ответа, либо делал вид, что не слышит меня. В конце концов, мне пришлось оставить его в покое. Я делала для него то, что делала бы для любого другого человека, попавшего в беду. И если Эдвин не желал говорить о себе, значит, и мне нет необходимости о нём знать. В то, что он мог оказаться разбойником, я не верила. Не то чтобы я хотя бы раз в жизни видела живого разбойника…
