Выходит ко мне какой-то майор, начинает беседу проводить.
— Погоди, — говорю, — у меня там ребенок голодный плачет. Ему шесть дней. У тебя дети есть? А сердце? Ты мужик или кто? Давай мы с тобой потом поговорим. Или мне что, в комиссию по делам несовершеннолетних о действиях полиции написать?!
С ночной сменой я, конечно, загнул. Но ничего, прокатило; минут через десять уже везу Олю к себе в логово. Федя на Фольксвагене соседа едет сзади; вроде ничего у него не сломал. Темнеет.
Входим в дом и слышу из кухни на фоне плача сына:
— Кто ей сообщил, что Марку нужно молоко? Кто из вас ей позвонил?!
Такая злоба в голосе. И эту женщину я называю своей женой...
Провожаю Ольгу в ванную — ей нужно помыться перед кормлением. Захожу на кухню. Здесь все, кроме няни и Лены. Даже Карл. Стоят и молчат. Запугала она их всех, что ли? Они на нее, как кролики на удава смотрят; много же я пропустил. Эрика сидит за столом, перед ней набор роллов на деревянной тарелке и палочки. Подхожу и наклоняюсь к ней. Очень хочется вдавить ее изящно накрашенную физиономию в тарелку, грубо.
— Ребенок голодный. Уже третий день! Ты можешь столько не есть? Няня говорит, не усваиваются у него смеси и обычное молоко. Он умрет, если ничего кардинально не изменить. Понимаешь, маленький ребенок, умрет от голода! Не на войне, не в концлагере, а здесь, сейчас, когда ты сама ешь роллы или что ты там ешь!
Моргает. И отвечает:
— Ну, можно попробовать и ему дать, немного. Или икры.
Зависаю. Ну, какая из нее мать?!
— Федора не ты принимала на работу и не тебе его увольнять. Иди работай, Федь. А Ольга сейчас будет кормить, спасать нашего сына.
Оля выходит из ванны в моем банном халате, полы держит. Марик продолжает плакать. Знаю, что матери надо поесть, чтобы было молоко. Но не роллы. Хватаю из холодильника, что попадается в руку: творожные сырки. Беру бананы и бутылку минералки, и мы идем с ней наверх, потом за ширму. Заплаканная няня отдает Ольге ребенка и уходит.
Слышу:
— Ну, здравствуй, Марик.
И сейчас же причмокивание на фоне нереальной волшебной тишины. Лена тоже уходит вниз размяться. Когда я рядом, получается, всем можно расслабиться. Сажусь перед Ольгой, не спуская глаз с ее восхитительной, невероятной женственной груди. И кормлю ее саму принесенной едой, чтобы не отрывалась, пока держит на руках нашего сына и придерживает сосок.
Она аккуратно откусывает и берет губами кусочек банана или сырка, иногда улыбается мне. Гляжу на нее, и чувствую, как в штанах стало очень-очень тесно. Казалось бы, совершенно невинные занятия — кормление младенца и его матери, а сколько в этом красоты и даже эротики! Как же я люблю эту женщину-мадонну!
Сын временами засыпает с соском во рту. Но при попытке его отсоединить, снова принимается жадно сосать, хитрюга. И так несколько раз. Какой ты стойкий, пацан! Настоящий боец, молодчина. Отстаивай всегда то, что действительно хочешь. Наконец Оля говорит:
— Там Ваня голодный.
И я звоню Семену. А потом Лене, чтобы вывела Лебедеву, минуя Эрику. Хотя уехал бы сейчас сам с Олей и Марком, куда глаза глядят. Плюнул бы на все и уехал. Вот на все. Ничто не стоит этой красивой женщины, наших детей и тихих спокойных вечеров. Но пока до меня отчетливо доходит эта гениальная в своей простоте мысль, Оли, оказывается, уже здесь нет.
Марик спит, чуть слышно посапывая носом и как будто даже улыбаясь. Фоткаю такое редкое приятное событие и осторожно укладываюсь рядом. Сегодня буду дрыхнуть здесь, пусть няня спит с Эрикой. Может, нам с сыном приснятся одинаковые сны?
Утром меня посещает жена, начиная общение так:
— Ты переменился.
— Ты тоже, — отвечаю, и это чистая правда.
— Завтра или послезавтра из Германии детские смеси придут.
— До них еще дожить надо, если, конечно, они подойдут.
— Не будет она здесь кормить, пусть доится у себя, а водитель привозит в бутылочках.
Это, конечно, тоже вариант. Не такой приятный, как...
Смотрю на Эрику и вижу завод. Прессы, кузнечный молот, камеру покрасочную. Если я от нее уйду, ничего этого у меня не будет. Они вдвоем с Карлом выдавят меня из компании. И не известно, что будет с самим заводом, управляемым только древним стариком и истеричкой с проблемами. Конечно, можно начать что-нибудь новое, с нуля. Но ЭТО — дело моей жизни. Как там значится в основных задачах мужчины: построй дом, воспитай сына и... Производство — это мое дерево.
— Ладно, — говорю. — Пусть будут бутылочки.
Глава 55
Игорь.
Семен на время, видимо, станет ключевой фигурой для спокойствия в этом доме. Связываюсь с Ольгой и отправляю машину за молоком. Возвращается быстро. Успеваю посмотреть, как довольная няня кормит Марика из соски. Лена показывает мне большой палец вверх и прикрывает глаза, чтобы подремать. Все счастливы.
Еду к Ольге без звонка. Понравилось мне устраивать ей приятные неожиданности, типа моей поездки в Крым. Помню ее удивленно-счастливое лицо и все, что за этим последовало. Аж скулы сводит, как хорошо помню.
Сейчас вхожу, здороваюсь со всеми тремя женщинами, подхожу к кроватке сына — спит красавец. Осторожно кладу ладонь на животик, чувствую, как бьется сердце.
Пирогами в квартире пахнет; Оля мне подносит — м-м, вкусно.
— Анна Александровна, я заберу у вас дочь, ненадолго? — говорю для порядка.
Собирается Лебедева не суетливо, но быстро.
— И паспорт захвати.
Смотрит удивленно. Не спрашивает. Вздыхает. Похоже, вчерашнее вспомнила. Думает — продолжение? Но ни злости, ни обиды не вижу. Золотой характер.
Едем через несколько кварталов, встречаемся со знакомым риелтором и поднимаемся в просторную квартиру новостройки в самом экологически чистом месте этого же района.
— Проходи. Тебе нравится?
Вытирает ноги у двери, ходит, смотрит, улыбаясь. Заглядывается на вид из окна — на поворот реки, первая линия от берега. С десятого этажа кажется, что дом растет из воды и балкон — это пристань. Чайки парят. Восточная сторона. Когда распустятся листья на деревьях, должно быть еще лучше.
— Очень красиво, очень!
Еще бы! Вид за окном я выбирал по фотографиям. В квартире три большие комнаты и просторные нежилые помещения. Простейший ремонт сделан, чисто и светло, сантехника и плита на месте.
— Можно въезжать хоть сейчас, а можно сначала переделать по своему желанию. И пока пожить в съемной, раз там оплачено.
— А чья это квартира?
— Разве я не сказал? Твоя. Мать моих детей заслуживает все самое лучшее.
Ну, и большое-большое извинение за вчерашнее.
