Все изображения автоматически проходили программу усиления на борту спутника, прежде чем кодировались и передавались. После приема контрольным центром в Вегасе они также автоматически, но по более хитроумной программе усиливались и поступали на суперкомпьютер «Крэй» последнего поколения. Здесь очищались до видеоизображения высокой разрешающей способности, прежде чем проецировались на дисплей во всю стену. Если требовалось дополнительное прояснение, нужные кадры могли быть подвергнуты еще одной очищающей программе под наблюдением опытных техников.
Эффективность спутникового наблюдения – и инфракрасного, и ночного видения, и обычной телескопической фотографии – варьировалась в соответствии с наблюдаемой территорией. Обычно в более населенных районах поиски из космоса таких небольших объектов, как человек или автомобиль, оказывались менее эффективными. Рядом находилось множество других движущихся объектов, а также источников тепла, которые было трудно достаточно быстро и точно рассортировать и проанализировать. За небольшими городами было проще наблюдать, чем за крупными, за сельской местностью проще, чем за небольшими городами, а открытые трассы просматривались лучше, чем столичные улицы.
Если Спенсер Грант и эта женщина застряли где-то, как надеялся Рой, они должны пребывать на идеальной территории для прослеживания «Стражем Земли-3». Бесплодная, ненаселенная пустыня.
С полудня и до вечера субботы обнаруженные подозреваемые машины будут или изучены и определены, или включены в список для наблюдения, пока не окажется, что их пассажирами является нужная компания: мужчина, женщина и собака.
После нескольких часов наблюдения за дисплеем во всю стену у Роя сложилось впечатление, что их часть мира с орбиты выглядит совершенной. Все цвета были мягкими и приглушенными, все формы – гармоничными.
Иллюзия совершенства становилась более полной, когда «Страж Земли-3» наблюдал обширные, а не мелкие районы, и поэтому использовал меньшее усиление, и когда изображение давалось в инфракрасных лучах.
Чем меньше улавливалось очевидных признаков человеческой цивилизации, тем ближе к совершенству казалась планета.
Возможно, был смысл в высказываниях тех экстремистов, которые настаивали, что во имя спасения экологии население Земли должно быть любыми способами сокращено на девяносто процентов. Какова же будет жизнь в таком мире, где цивилизация превратится в ничто?
Если такая программа сокращения населения была бы когда-нибудь осуществлена, Рой испытал бы глубокое личное удовлетворение, помогая ее проведению, хотя эта работа была бы очень изнурительной и подчас неблагодарной.
День проходил, поиски беглецов как на земле, так и с воздуха не увенчались успехом. С наступлением темноты охоту придется прекратить до рассвета. И «Страж Земли-3» со своими глазами и методиками поиска оказался не более удачлив, чем люди, шагавшие пешком и летавшие в вертолетах. Хотя по крайней мере он способен был продолжать ночные поиски.
Рой оставался в Центре спутникового наблюдения почти до восьми вечера, после чего отправился с Евой Джаммер ужинать в армянский ресторан. После вкусного, заправленного маслом салата и последовавшего за ним роскошного шашлыка из барашка они обсудили концепцию повсеместного и быстрого сокращения населения. Они представляли, как можно добиться успеха без нежелательных побочных последствий, таких, как ядерная радиация и стихийные бунты на улицах. И продумали несколько справедливых методов уничтожения, благодаря которым десять процентов населения выживут, чтобы воплотить менее хаотичную и намного более совершенную версию человеческой жизни. Они набросали возможную символику для движения за сокращение населения, сочинили вдохновляющие лозунги и обсудили, какой должна быть униформа исполнителей. Они были в состоянии высокого возбуждения к тому времени, когда покинули ресторан и отправились к Еве домой. Они могли убить любого полицейского, который имел бы глупость остановить их за превышение скорости в жилой зоне.
Пятнистые, мрачные стены имели лица. Странные, застывшие лица. С мучительным выражением, видимые только наполовину, с разверстыми ртами, безответно вопиющими о снисхождении. Руки. Тянущиеся руки. Молчаливо умоляющие. Живописные картины, белые, как привидения, местами испещренные серыми и ржаво-красными, коричневыми и желтыми пятнами. Лицо к лицу, тело рядом с телом, иногда сплетенные вместе, но всегда выражающие просьбу, отчаяние нищих – умоляющих, заклинающих, молящихся.
– Никто не знает... Никто не знает...
– Спенсер! Вы меня слышите, Спенсер?
Голос Валери эхом доносился до него в длинном тоннеле, где он брел между полудремой и настоящим сном, между отрицанием и принятием, между одним адом и другим.
– Спокойнее, теперь спокойнее, не бойся, все о'кей, тебе просто снится.
– Нет. Видишь? Видишь? Здесь, в катакомбах, катакомбах.
– Это только сон.
– Как в школе, в книгах, на картинах, как в Риме, жертвы, вниз в катакомбы, но хуже, хуже, хуже...
– Ты можешь уйти от этого. Это только сон.
Он слышал свой собственный голос, понижающийся от крика до шепота, несчастного плача:
– О Господи, о Господи, Боже мой!
– Вот, возьми меня за руку. Спенсер, ты слышишь меня? Держись за мою руку. Я здесь. Я с тобой.
– Они так боялись, боялись, были одни и боялись. Ты видишь, как они напуганы? Одни, их некому услышать, некому, никто, кто бы понял, как напуганы. О, Иисус, Иисус, помоги мне, Иисус!
– Пойдем, держись за мою руку, вот так, так хорошо, держись крепче. Я здесь, совсем рядом с тобой. Ты больше не один, Спенсер.
Он держался за ее теплую руку, и каким-то образом она уводила его от этих слепых белых лиц, молчаливого крика.
Увлекаемый силой этой руки, Спенсер плыл, легче воздуха, вверх из глубины, через темноту, через красную дверь. Не через дверь с влажными отпечатками рук на пожелтевшем от времени белом фоне. Эта дверь была целиком красной, сухой, покрытой слоем пыли. Она открывалась в сапфирово-синий свет. Черные кабинки и стулья, отделка из полированной стали, зеркальные стены. Пустая площадка для оркестра. Несколько человек, спокойно выпивающих за столиками. В джинсах и замшевом пиджаке вместо юбки с разрезами и черного свитера, она села на высокий стул у стойки рядом с ним, потому что обслуживали очень медленно. Он лежал на надувном матрасе, обливался потом и дрожал от озноба, а она была на этом стуле, как на насесте. Но они были на одном уровне, держались за руки и оживленно болтали, как старые друзья, а сзади шипела лампа Кольмана.
Он понимал, что бредит, но не волновался. Она была такой красивой.
– Почему ты приходил в мой дом в среду вечером?
– Разве я уже не говорил тебе?
– Нет, ты постарался уйти от ответа.
– Хотел узнать о тебе.
– Зачем?
– Ты ненавидишь меня?
